Птицы, Сказки И Мифы

[Michail Tz]

К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон...
Видно, на море не тихо;
Смотрит - видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет...
Тот уж когти распустил,
Клев кровавый навострил...

Как вы думате, добрые люди: не начать ли нам собирать образцы отношения к птицам наших предков?
Не знаю, насколько мы лучше будем понимать птиц - но может предков получше узнаем...
Добавлено

 

У к.-з. отношение к К. у к. было двойственное. С одной стороны, в эту птицу запрещали стрелять, разорять её гнездо: удорские верхневычегодские и печорские к.-з. считали, что человек, убивший К., вскоре умрёт сам, а разоритель гнезда К. потеряет дом и ближайших родственников. Известны рассказы о том, что некий охотник подстрелил К., и вернувшись домой неожиданно умер.
С другой стороны, на К., как и на любого другого хищника, к.-з. смотрели как на конкурента, отбивающего добычу у охотников...

Мифология коми

[manasmult]

моя любимая тема!

[Michail Tz]

Тут, конечно, не все про птиц - но птицы выполняют достаточно важную роль...
Мифы шайенов: как был создан мир

Алгонкиноязычные шайены покинули западную часть лесов Великих Озер и к середине ХVII столетия заняли территорию центральных равнин. Шайены вскоре отказались от земледелия и перешли к охоте на бизонов и коневодству.
К началу XVIII века шайены, как никто другие, олицетворяли образ индейцев равнин: смелые, стремительные воины в орлиных перьях, совершающие набеги на соседние племена с целью грабежа и захвата женщин. Позже шайены нападали на белых поселенцев и их форты.
Жизнь в прериях была возможна благодаря единственному животному - бизону. Его мясо шло в пищу, шкуры - на покрышки для типи, одежду и обувь. И недаром самое большое религиозное торжество шайенов - летняя Пляска Солнца - было посвящено сохранению бизонов во благо людей.
Женщины шайенов славились сначала вышивкой иглами дикобраза, а позже, с приходом белых торговцев, изделиями из бисера.
Несмотря на перемены в жизни, шайены сохранили свою версию происхождения мира. История, которую мы приводим ниже, является мифом, характерным для племен лесной зоны и некоторых племен равнин.

В продолжение индейской темы сразу можно привести еще один миф: Как были созданы Звери и Птицы (индейцы мака)

Индейцы, живущие на крайнем севере штата Вашингтон, вместо мифов об одном Создателе рассказывают мифы о Двух-Создателях-Всего-Сущего.

[Michail Tz]

Попробуем еще немножко добавить: орнитологические подвиги Геракла, разумеется. известны достаточно широко. Я понимаю, что это скорее некоторое отклонение от темы, но в цитируемой версии меня весьма порадовал систематическо-эколого-географический изыск:

Стимфалийские птицы были размером с журавля и очень напоминали ибисов, если не считать, что своим клювом они могли пробить металлический нагрудник и он не был у них загнут. Они также водились в Арабской пустыне и наводили больше страха, чем львы и леопарды, когда камнем падали человеку на грудь, пронзая ее клювом. Арабские охотники научились изготовлять защитные нагрудники, плетенные из лыка, в которых застревали смертоносные клювы, и человек мог свернуть голову напавшей на него птице. Может быть, стая этих птиц перелетела из Аравии в Стимфал и по имени этого места стали называться все птицы

Шестой подвиг Геракла
Добавлено: manasmult - так присоединяйтесь! :drinks_cheers:

[manasmult]

Michail Tz, если это все в дальнейшем как-то не классифицировать, ужас что получится

 

Ворон: мифология образа
http://skazkoterra.com.ua/mystrios/ovorone-myth.htm

 

Эскимосская сказка
ВОРОН-ОБМАНЩИК
http://skaz.iatp.org.ua/pivnichn/voron-obmanshik.shtml

 

Лиса Чачучанавут и ворон Кукки http://www.wowwi.orc.ru/folks/nr/nr-chuch/nr-chuch1.htm
Ворон и волк http://wolf.apus.ru/w_mist/18.html

Изменено 22 января, 2006 пользователем manasmult

[Helen T]

В различных мифопоэтических традициях Птицы выступают как непременный элемент религиозно-мифологической системы и ритуала, обладающий разнообразными функциями.

 

Птицы могут быть божествами, демиургами, героями, превращёнными людьми, трикстерами, ездовыми животными богов, шаманов, героев, тотемными предками и т. п. Они выступают как особые мифопоэтические классификаторы и символы божественной сущности, верха, неба, духа неба, солнца, грома, ветра, облака, свободы, роста, жизни, плодородия, изобилия, подъёма, восхож-дения, вдохновения, пророчества, предсказания, связи между космическими зонами, души, дитяти, духа жизни и т. п.

 

Типология птичьих образов в мифах охватывает не только реально существующие виды Птиц, но и фантастических Птиц (Анзуда в Месопотамии, Гаруды у индийцев, Симурга, Варагны у иранцев, летающего Танифы у маори, Руха у арабов, Страха-Раха, Стратим-птицы, Ноготь-птицы, Ворона Вороновича, жар-птицы в русской традиции), или существ гибридной природы (сфинкс, химеры, сирены, горгоны. Пегас, грифоны, анчутка и т. п.), обладающих признаками Птиц (крылья, перья, умение летать).
Ранние изображения Птиц, имеющие сакральный характер, относятся к верхнему палеолиту (наскальная живопись и предметы т. н. «мобильного» искусства). Для неолита характерны изображения (нередко в сочетании с солярными знаками над Птицами) птичьих кортежей или симметричных «птичьих» композиций, вотивных повозок с Птицами.

 

На рельефе из VI слоя Чатал-Хююка изображены головы двух коршунов, охватывающих женские груди, под ними — обглоданные коршунами кости (тема жизни и смерти); на фресках VII слоя — стервятники с огромными крыльями и человеческими ногами, которые терзают безглавого человека; ср. также образ «коршуновзорой» горгоны, женщины с птичьим лицом у Гомера; птичьи черты бабы-яги, албасты и др.

На мировом древе или древе жизни место Птиц на его вершине.

 

В качест-ве Птицы мирового древа в каждой конкретной традиции обычно выступает наиболее царственная птица — чаще всего орёл, иногда обозначаемый как гром-птица (в сибирских шаманских традициях), реже некий обобщенный образ большой («главной») Птицей, в отдельных случаях с фантастически-ми чертами. Птица на мировом древе обозначает верх и в этом смысле противопоставлена животным классификаторам низа — хтоническим животным, прежде всего змее; известно также противопоставление Птиц рыбам (в шумерском тексте «Дом Рыбы»), а у ряда сибирских народов — мамон-ту.

 

Многие мифологические и сказочные тексты, а также произведения изобразительного искусства изображают поединок Птицы (орла) и змеи, в котором Птица выступает как пернатый помощник бога (чаще бога грома, чьим воплощением в ряде сибирских традиций рассматривается гром-птица) либо непосредственно противо-стоит змее. Мотив подобного поединка нередко сохраняет следы поединка бога и его противника, тем более, что птица вершины мирового древа (по преимуществу орёл) в разных традициях соотносится с громовержцем: Зевсом, Юпитером, Индрой, Перкунасом и др., но в реконструкции также увязывается с образом мирового древа (ср. также связь Птиц с божественным напитком: похищение орлом сомы для Индры; похищение Зевсом, действующим в виде орла, виночерпия Ганимеда и т. п.).

 

В разных источниках встречается образ двух Птиц, сидящих на вершине или верхних ветвях мирового древа справа и слева от вертикали ствола. В этих случаях Птицы соотносятся с солнцем и луной, и вся схема может быть понята как род космологической модели. Такие композиции известны и в архаичном типе загадок о космосе, мировом древе или древе жизни (РВ I 164, 20—22). Вместе с тем в ритуальном плане эта пара Птиц воплощает собой идею плодородия, благополучия, богатства. Птицы выступают здесь как своего рода стражи богатства и гаранты правильности совершения ритуала. В частности, так могут быть истолкованы образы Птиц на брахмане (трансформация образа мирового древа) и на бархисе (жертвенной траве, на которой совершается жертвоприношение) в ведийском ритуале (ср. РВ Х 114, 3). Трансформацией образа Птицы на мировом древе является и сказочный мотив: в награду за спасение птенцов в гнезде на дереве (дубе) от змея Орёл, Ворон Воронович, Ноготь-птица и т. п. выносят героя из подземного царства, где он добыл живую воду, на землю (иногда Птица спасает героя вне связи с образом мирового древа; ср. мотив спасения орлом Вяйнямёйнена). Инверсией этого мотива можно считать индейский миф о разорителе орлиных гнезд, находящий параллели в некоторых евразийских сюжетах (у кетов, обских угров): герой разоряет гнездо орла (ворона, попугая ара и др. хищных Птиц.) и добывает огонь. В этом же ряду стоит распространённый среди народов северо-восточной Азии и у американских индейцев мифологический сюжет, где чудесное средство (огонь, свет, солнце и т. п.) добывает сама Птица — орёл или ворон, выступая в этом случае как демиург (впрочем, известны версии, в которых ворон действует как исполнитель воли или двойник творца; ср. тунгусские мифологические представления) или культурный герой, а также как первопредок.

 

Демиургическими функциями наделены также орёл и другие Птицы, выступающие или как творцы вселенной (земли), или как родоначальники данной культурной традиции. Более специализирована роль в творении земли некоторых водоплавающих Птиц (гагара, нырок, утка и т. п.); широко распространена версия ныряния Птицы (иногда многократного), поднятия ею со дна мирового океана ила, глины, из которых и возникает земля. В китайской традиции, по другой из версий, Цзянь-ди проглатывает два яйца, снесённые ласточкой, и рождает основателя иньцев Ци. В Полинезии известен миф о божестве, которое в виде Птицы спускается в воду и кладёт яйцо, давшее начало Гавайским островам. На островах Тихого океана распространён мотив птицы — посланца бога, оплодотворяющей камень или дерево, из которых возникают живые существа. Птицы иногда выступают и как «вторичный» демиург или как помощник человека при «втором» творении.

Широко распространены представления о Птицах как о первопредках, тотемах племени. Пережитки фратриального тотемизма у австралийских племён сохраняются не только в мифологии, но и в названиях фратриальных объединений (фратрии Белого и Чёрного какаду, Клинохвостого орла и Ворона, Эму и др.); у тлинкитов на северо-западном побережье Северной Америки имелось две фратрии — волка и ворона; в первую входили роды орла и пингвина, во вто-рую — ворона, гуся, филина.

 

Существовали и племенные «птичьи» тотемы (в Африке известно племя с тотемическим названием «попугай»). «Птичья» тема отражается и в т. н. половом тотемизме (в австралийском племени курнаи тотемом мужской части считалась птица крапивник, в женской — синешейка). У дравидов тотемной Птицей. был воробей, у италийцев — дятел.

 

В литературе высказывается мнение о тотемическом происхождении образа голубя в древнееврейской традиции, развитием которой является, видимо, и христианская тема голубя. Показательно, что в качестве тотемов выступают и «хорошие» («божьи») Птицы (голубь, орёл, лебедь, аист и т. п.) и Птицы, которые, по крайней мере, во многих традициях квалифицируются как «плохие», несущие угрозу, пророчащие беду и т. п. (ворон, сова, филин, воробей и т. п.), а также «непромысловые» Птицы, мелкие Птицы (типа синешейки и крапивника).

 

В ряде традиций орел выступает как «первоцарь» и учредитель иерархии, а также как эмблема власти, в частности царской (ср. перья орла как атрибут и символ власти и роль изображений орла в геральдике). С другой стороны, орёл нередко начинает жреческую (и шаманскую) традицию (ср. орлиные атрибуты шамана в ряде сибирских и африканских традиций: когти, перья, крылья и т. п.).

 

Как шаманские Птицы известны также гагара, чайка, гусь, ворон, филин, сова.

 

Весьма распространенным как в древних (Египет, Двуречье, Греция, Китай), так и во многих современных традициях является представление о душе в виде Птиц. Обские угры считали, что у человека несколько душ: одна из них (т. н. «уходящая вниз по реке душа») может принимать вид трясогузки, синицы, сороки, ласточки и др. Птица, другая — «сонная» душа (приходящая к человеку только во сне) предстаёт в виде «птицы сна» — глухарки, изображение которой помещается на детских колыбельках.

 

Образ души-птицы в ряде случаев перекликается с образом птицы-вестника смерти. В одном из гимнов «Ригведы» изображается отчаяние человека при виде голубя, ходящего по очагу: человек знает, что он умрёт. Как вестник смерти и символ души голубь выступает и в христианской традиции, а также у некоторых народов Средней Азии, североамериканских гуронов и др.

 

В качестве символа души Птицы выступают у эвенков, алтайцев, якутов, индейцев бороро в Южной Америке и др. Иногда дифферен-циация шла ещё дальше: у тлинкитов душа утонувшего ребенка воплощалась в морскую утку; душа младенца, задушенного матерью во время сна, — в сову и т. п. (у ряда американских племён Птица — душа в раю или средство перенесения души в рай).

 

В мифах, сказках, народных песнях, сфере гаданий, примет, суеверий отмечено огромное количество примеров превращения в Птиц богов, героев, людей.

 

В виде орла выступают Зевс и Дионис; позднее с головой орла изображался евангелист Иоанн. В греческой мифологии известно так-же превращение Зевса в лебедя (при соблазнении Леды), Плеяд — в голубей, Прокны — в соловья, её сестры — в ласточку, мужа Прокны Тесея — в удода, Алкионы — в зимородка. Римский бог лесов Пик был превращён в дятла за то, что отверг любовь Кирки. Для Древнего Египта характерно обилие птичьих изображений на знаменах, гербах и т. п. (сокол, чибис и др.) и образов богов-птиц. Был широко распространён культ сокола (или ястреба), бывшего формой воплощения Гора и его ипостасей. Сокол с распростёртыми крылья-ми был в Древнем Египте символом неба, воплощением бога Монту и считался священной птицей (в частности, олицетворением фараона).

 

Священных считался и ибис, воплощение бега Тота (убийство ибиса, как и сокола, каралось смертью; в Абидосе ею пару же но кладбище с захоронениями священных ибисов, 2 в. н. э.». В Карнаке кор-шун рассматривался как ипостась богини Мут. «Птичью» кодовую версию, повествующую с борьбе сокола и змей, имеет и тема соперничества божественных братьев Гора и Сета, что отсылает к уже упомянутому мотиву поединка П. и змеи, приуроченного к схеме мирового древа.

 

В виде голубя — духа. который охранял Оси-риса, иногда изображалась Исида. В шумеро-аккадской мифологии птичьи черты имели Иштар, Адад, Ашшур, Тиамат и другие божества. Божество езидов Малакитауз изображалось в виде Птицы, похожей на павлина.

 

Почитание священных Птиц было широко распространено в древнем Китае. Бог Шанди, приняв образ божественной Птицы (ласточки), чудесным образом зачал сына, ставшего родоначальником иньцев.

 

Ацтеки вели происхождение бога Уицилопочтли от птички колибри (он изображался как человек с зелёным оперением на голове). Птичьи ипостаси и метаморфозы широко известны в сибирском ареале. Некоторые сыновья финно-угорского бога Нуми-Торума почитались в виде птиц (лебедя, гуся, ястреба).

 

Особенно широко представлены подобные превращения в фольклоре. Герой русских былин Вольга, охотясь на лебедей и уток, превращается в сокола.

 

Сказочные девицы после купания обращаются в лебедиц, утиц или голубок (иногда это связано с утратой своей одежды и облачением в птичью).

 

В птиц (сов, сорок и т. п.) могут обращаться и ведьмы, колдуны, злые духи. Вместе с тем Птицы и боги, герои, шаманы, люди связаны друг с другом не только возможностью метаморфоз, но и как атрибуты, символы, священные животные, с одной стороны, и их обладатели, повелители, хозяева — с другой; ср. связь Аполлона с лебедем и вороном, Афродиты — с лебедями и воробьями, Афины, Гермеса, Асклепия, Марса — с петухом, Юноны — с гусями и т. д.

 

В индийской традиции Вишну изображался с птицей, Кришна — с павлиньим пером; в свите Брахмы был гусь, а в свите его жены Сарасвати — лебедь или павлин.

 

В живописи итальянского Возрождения (Рафаэль и др.) распространен образ мадонны со щеглом — символом страстей, опалённости (такую же символику имеет и королёк).

 

Связь богов, жрецов, людей с Птицами. проявляется и в мотиве проповеди (или беседы) среди Птиц (тибетская легенда о Будде, беседующем с птицами, проповедь святого Франциска птицам, получившая отражение в произведениях средневековой европейской живописи).

 

Понимание птичьего языка в мифологии и фольклоре приписывается обычно персонажам, которые особенно близки к природе, часто обладают магической властью над нею. Мифопоэтические связи Птиц и человека иногда завуалированы или вовсе оттеснены в пользу других ассоциаций образа Птиц (американская версия о превращении Птицы и камня, являющихся потомством солнца и луны, соответственно в женщину и мужчину, которые и стали производителями человеческого рода; Птица как передатчица откровения, отождествляемая с высшей мудростью, воплощение облаков, огня, солнца, громового раската в иранской традиции).

Птице отведена значительная роль в ритуалах. Ср. ритуальное убийство Птиц как форму почитания божества с обликом птицы, например поклонение индейцев акагхемем Великому сарычу, сопровождавшееся убийством сарыча в храме; праздник встре-чи весны, приуроченный к прилету первой весенней птицы, «открывающей» весну, землю, плодородие (в восточнославянской традиции характерна связь Птиц. с вырием, замор-ской райской страной); выпускание птиц на волю, печенье ритуальных «птиц» из теста («жаворонки») и т. п.

 

На рубеже весны и лета у многих европейских народов совершался обряд кумовства, знаком которого (напр., в южнорусском ареале) мог быть другой, более частный и специализированный обряд «крещения кукушки», кончавшийся иногда её похоронами.

 

Исключительное место среди ритуальных (а иногда даже и детитуализованных и десакрализованных) миметических танцев занимают «птичьи» танцы: т. д. «утиный» танец, танцы орла и индюка у американских индейцев, русский вариант весеннего хоровода — «вутица», литовская детская игра «уточка», «журавлиные» танцы в Греции и др.

 

Огромное количество образов и мотивов связано с Птицей в книжном животном эпосе (курочка Пинта и петух Шантеклер в «Романе о Ренаре»), в баснях, аллегориях, фаблио, апологах, в средневековых «Физиологах», в загадках, пословицах. Птичья тема широко представлена в символике и эмблематике.

 

Большое значение в мифопоэтических представлениях имеют образы и связанная с ними символика отдельных Птиц...

 

------------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[Michail Tz]

Вот это диссертация...
* * *
Где-то у меня был чукотский мультфильм "Кутх и мыши".
Только он, помнится мне, весил мегабайт эдак 25...
Пожалуй, если найду его на дисках, выложу куда-нибудь на slil.ru...
А сюда ссылку положу - мультфильм того стоит.

[manasmult]

Вот это диссертация...
* * *
Где-то у меня был чукотский мультфильм "Кутх и мыши".

101924[/snapback]

аааа!!! это супермульт! только он не чукотский, а наш, по мотивам чукотской сказки
А вот ветку в итоге действительно невозможно будет читать. И найти в ней что-либо нужное будет трудно. Может, сюда только ссылки выкладывать и тексты с жестких дисков? Изменено 22 января, 2006 пользователем manasmult

[Michail Tz]

Ну подозреваю, сейчас почти так и есть: я стараюсь просто чуть процитировать приведенную ссылку, чтобы было примерно понятно, о чем там. Ну... или завлекательно...

[Helen T]

Michail Tz,
manasmult,

 

Информация и в самом деле с жёсткого диска ...

 

Ну занимают меня культурология и мифология - что ж я поделаю ?..

 

А читать мало кто любит - очень прискорбно это...

 

К слову: в длинном процитированном фрагменте я попыталась выделить своеобразные разделы -
пути, по которым можно искать дальнейшую (более детальную и конкретную информацию).

 

Например:

 

Фантастические Птицы;

 

Существа гибридной природы, обладающие признаками Птиц;

 

Место Птиц на Мировом Древе и т.д.

 

Печально быть непонятой...

 

--------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[manasmult]

Helen T, Мы же не по поводу вас На ночь глядя заболтались просто. Я сидела и думала, выложить ли здесь тексты сказок. Выложила одну, потом убрала до состояния ссылки. Вот и разговаривали...

[Michail Tz]

Helen T,
а почему непонятой?
Я вполне это понял, только не прописал. Думаю, и не один я...
И почему мало кто любит читать?
Это Вы зря, как читатель говорю... :drinks_cheers:

[Helen T]

И почему мало кто любит читать?
Это Вы зря, как читатель говорю...  :drinks_cheers:

101985[/snapback]

 

manasmult, Michail Tz,

 

В таком случае я рада, что заблуждалась :drinks_cheers:...

 

Немного о птицах-символах...

 

Аист символизирует в ряде традиций обилие, плодородие, долголетие, материнские чувства (и одновременно сыновнее почтение), предвещает благую судьбу, рождение детей (так же как и цапля).
Воробей воплощает привязанность к человеку, меланхоличность, низость, драчливость, жадность, похотливость (в Китае воробьи — сверхъестественные вестники, у индейцев — образ изобилия).

Ворона — символ ловкости, хитрости, коварства, всеядности, воровства, распространения молвы (так же как сорока). Впрочем, семантика образа вороны весьма различна: в Японии она — вестник и спутник (богов), образ сыновнего почтения; в Греции — носительница плохих вестей, но символ долголетия, в Индии — вестник смерти, во Франции и Италии — птица, приносящая несчастье; у ирокезов — даритель зерна. В ряде традиций ворона — превращенная женщина (в греческой мифологии дочь фокидского царя Коронида). В ряде индейских традиций у вороны отмечаются черты громовой птицы (ее карканье ассоциируется с громом, блеск глаз — с молнией).

Голубь выступает в ряде традиций как символ души умершего, небесный вестник. Древнейшие изображения голубя восходят к 6—5-му тыс. до н. э. (находки в Арпачае, Северная Месопотамия). В христианской традиции голубь символизирует святой дух (иногда голубь и нимб или семь голубей); голубь и лилия — благовещение; двенадцать голубей ассоциируется с апостолами. У древних евреев голубь — образ искупления; голубь и ветвь оливы воплощают мир, обновленную жизнь, знак, данный Ною (ср. участие голубя в истории потопа). В Китае с голубем связывают идею долголетия, бесстрастного исполнения сыновнего долга и т. п.

Гусь в космогонических представлениях и соответствующих мифах нередко выступает как птица хаоса, но вместе с тем и как творец вселенной, снесший золотое яйцо — солнце (образ великого Гоготуна в египетской мифологии). В ряде языков понятия солнца и гуся передаются сходными языковыми элементами. В Китае гусь связан с небом и с принципом ян; рассматривается как талисман, помогающий любви в браке. I В гностической традиции гусь — воплощение святого духа, символ предусмотрительности и бдительности. В средние века в Европе верили, что гуси являются ездовыми животными ведьм. В ряде сибирских традиций известен т. н. «гусиный дух», ведавший судьбой. К идее бессмысленной глупости отсылает тема эзоповой басни об убийстве гуся, кладущего золотые яйца.

Дятел символизирует в христианской традиции ересь и дьявола. Известен вариант римского мифа, согласно которому дятел вместе с волчицей участвует во вскармливании Рема и Ромула.

Журавль в некоторых традициях выступает как вестник плодородия, приносящий дождь. В буддизме символизирует зиму. В китайской мифологической традиции журавли переносят по воздуху ангелов, сопровождают умерших, иногда с ними связана идея долголетия; в китайском искусстве журавль как одно из воплощений долголетия ассоциируется с кипарисом и сосной, в японском — с хризантемой и сосной. Согласно распространённым в Индонезии поверьям, журавль рождается из скалы, омываемой морскими волнами. В христианстве символ доброй жизни, верности, аскетизма.

Ибис - в Древнем Египте почитался как священная птица; считался воплощением Тота, символизировал рассвет, утро, так как, стоя в воде, он раньше других птиц приветствует рассвет (аналогична символика журавля и цапли). В европейской традиции ибис — зодиакальная птица, управляющая знаком Водолея, в христианстве — символ плотского желания, нечистоты, лености.

Индюк (индейка) в ряде традиций символ глупости, чванства, напыщенности, всего внешнего, показного, но и гордости, высокомерия, иногда — неудачи. По одному из индейских мифов, когда земля была создана, но еще не затвердела, индюк, предупреждённый, что на землю садиться нельзя, был послан осмотреть её; однако, устав, он сел на полужидкую поверхность, стал бить крыльями, чтобы взлететь снова, и сделал весь рельеф земли неровным, образовав долины, холмы, горы. У индейцев майя индюк — распределитель дождя.

Страус был в Древнем Египте эмблемой Маат и Шу; в древнем искусстве Двуречья и у арабов связан с демонами, одно из воплощений духа хаоса, существа драконьей природы (отчасти эта традиция присутствует в византийском и русском средневековье; вместе с тем — сказочная птица, «мать всех птиц»; ср. Стратим-птица, Страфил(ь), Страхиль и т. д. в древнерусской «Голубиной Книге»). В христианской традиции страус, напротив, — символ тех, кто полагает свою веру в боге.

 

---------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[Helen T]

Лебедь - символ возрождения, чистоты, целомудрия, гордого одиночества, благородства, мудрости, пророческих способностей, поэзии и мужества, совершенства. Существуют представления о способности души странствовать по небу в образе лебедя. Сочетая в себе две стихии: воздуха и воды, лебедь является птицей жизни, и в тоже время может олицетворять смерть. В связи с этим интересно противопоставление в мифах и сказках белого и черного лебедей (жизнь - смерть, добро - зло).

 

Лебедь считается птицей поэтов. Песня умирающего лебедя - это песня поэта, а его белизна - искренность. Знаменитая "лебединая песня" - обозначение последнего значительного творения выдающихся людей. Это понятие восходит к Эсхилу (525-456 г. до н.э.), который упоминает пророческий дар птицы, знающей, что она скоро умрет, и издающей удивительные звуки.

 

Дева-лебедь - древний и всеобъемлющий образ. Сюжет брака человека с лебедем или превращения в лебедя распространен у многих народов, он нашел отражение и в ряде фольклорных образов (царевна-лебедь, герой, превращающийся в лебедя). В сказках, легендах и преданиях лебедь - это олицетворение мудрости и необычайной волшебной силы.

 

В Древней Индии есть "пара лебедей, которые есть Хам и Са, живущие в сознании Великого и питающиеся лишь медом цветущего лотоса знания" Птица Хамса, или Калаханса, -"Лебедь в Пространстве и Времени", символ Брамы, символическая птица, роняющая в Хаос яйцо, которое превращается во Вселенную.

 

Лебеди символизируют также вдох и выдох, дыхание и дух. Брахма, высшее божество индуизма едет верхом на лебеде, гусе или фазане. Лебедь связан и с солнцем; так, в "Тайттирия-брахмане" некий риши (мудрец) силой своего знания превращается в золотого лебедя, летит на небо и соединяется с солнцем.

 

В Древнем Китае лебедь - солнечная птица, ян.

 

В греко-римской традиции образ лебедя связан с Зевсом, Афродитой, Аполлоном, Орфеем.

 

Зевс (Юпитер) в образе лебедя предстал перед Ледой, от этого союза с ним Леда родила яйцо, из которого появилась Прекрасная Елена. Этот миф представляет собой вариант космогонического мифа о происхождении мира из космического яйца.

 

Лебедь присутствовал при рождении Аполлона, солнечного бога; с ним связана сила пророчества.

 

В христианстве белый лебедь - это чистота, милосердие и символ Девы Марии. Его предсмертная песня символизирует страдания мучеников и христианское смирение.

 

В алхимии лебедь является символом второй стадии алхимического процесса - albedo (белое делание). Это стадия очищения: душа освобождается от шлака презренной материи и предстает во всей своей чистоте.

 

У кельтов лебединые божества имеют солнечную природу и являются благодетелями людей; они обладают способностью излечивать; символизируют щедрость, любовь и чистоту, их музыка имеет магические свойства. Лебеди с золотыми или серебряными цепочками вокруг шеи олицетворяют божеств. Согласно поверьям древних германцев, девушки могут превращаться в пророчествующих лебедок ("Песнь о Нибелунгах").

 

В славянской мифологии лебедь относится к почитаемым, "святым" птицам. В северной Руси лебедь ставится выше других птиц, о чем свидетельствует, например, сказочный сюжет о выборе царя птиц, которым становится белый лебедь (а не орел, как в других традициях). Красота этой птицы породила множество легенд про дев - лебедей. Они владеют тайной напитка бессмертия: сказочная Белая Лебедь - обладательница живой воды и молодильных яблок. Предание об основании Киева из "Повести временных лет" рассказывает о трех братьях Кие, Щеке, Хориве и сестре их Лыбеди, поселившихся на крутых горах над Днепром. Старший брат дал имя городу, двое других - горам Щекавице и Хоривице, а сестра - реке, и по сей день впадающей в Днепр.

 

-------------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[Helen T]

Сова является амбивалентным символом. Это птица мудрости, но также мрака и смерти. Являясь атрибутом богини Афины, сова символизирует мудрость, познание. Совы обладают способностью видеть ночью, видеть все вокруг себя, не двигаясь с места, а только поворачивая голову, у них мудрый проницательный взгляд. Бесшумный ночной полет, светящиеся глаза и жуткие крики повлияли на то, что сову связывали со смертью и оккультными силами. Ее считали птицей смерти в Древнем Египте, Индии, Центральной и Северной Америке, Китае и Японии. Как ночная птица сова - символ грусти, ностальгии и одиночества. Кроме того, она олицетворяет опустошение и несчастье, темноту, ночь, дождь. Во многих традициях совы несут угрозу, пророчат беду. В сов могут обращаться ведьмы, колдуны, злые духи. Ей приписывали дар пророчества, возможно, из-за способности видеть в темноте.

 

Некогда сова была символом способности не испытывать страха перед темнотой, то есть знать тайны, обычно скрытые для смертных. Но со временем, в поздней античности и в средние века, суеверие придало сове демоническое значение. В настоящее время это эмблема проницательности и книжной эрудиции.

 

В египетской системе иероглифов сова символизирует смерть, ночь, холод и пассивность. Она принадлежит царству ночного солнца, спустившегося за горизонт и пересекающего озеро или море тьмы.

 

В индуизме это эмблема Ямы, владыки царства мертвых. В Индии сову почитали как покровителя ночи и посланца загробного мира, призванного провожать души в царство мертвых. Кроме того, сова служит верховым животным богини Дурги, супруги Шивы в одной из ее грозных ипостасей.

 

В Китае сова относилась к принципу «ян» и считалась эмблемой «желтого предка», культурного героя Хуан-Ди. Она ассоциировалась с молнией и громом, летним солнцестоянием. С другой стороны, ее связывали с жестокостью, злом, преступлением, смертью, неблагодарными детьми. Сова посвящена кузнецам; в древние времена она была покровительницей дней, когда кузнецы ковали мечи и волшебные зеркала.

 

Для индейцев Северной Америки сова символизировала мудрость и пророчество, считалось, что она может прийти на помощь. Перья совы в головном уборе выполняли функции защиты.

 

В Древней Мексике богиня дождя почиталась в виде священной совы. У ацтеков и майя сова символизировала некое демоническое ночное существо, злые предзнаменования и являлась атрибутом бога подземного мира, вестником смерти или проводником душ в потустороннем мире.

 

В Перу встречаются изображения жертвенного ножа в форме полумесяца, на котором можно видеть божество с клювом совы или филина. Таким образом, символ совы или филина связывается со смертью и жертвой.

 

В греко-римской традиции сова символизировала мудрость и была спутницей и атрибутом богини Афины (Минервы). Сова Афины - птица ночная, птица тьмы и леса. Сова встречается в качестве атрибута аллегорических фигур Ночи и Сна. С совой связана одна из мойр - Атропос («неотвратимая»), прерывающая нить жизни.

 

От афинской традиции ведет свое происхождение и мудрая сова европейских сказок и басен, и сова, сидящая на стопке книг, - эмблематическое изображение мудрости.

 

В христианстве сова символизировала силы тьмы, запустение, уединение, скорбь, дурные вести. Крик совы – это «песня смерти». Как существо, ведущее ночной образ жизни и вообще загадочное, сова стала символом нечисти и колдовства. Кроме того, сова символизирует одиночество, она фигурирует в сценах, изображающих молящихся отшельников. Однако издревле считается, что сова наделена мудростью, в этом качестве она присутствует на изображениях св. Иеронима. Есть у совы и другое значение, в котором она выступает как атрибут Христа, который пожертвовал собой ради Человечества. Именно этим объясняется присутствие совы в сценах распятия.

 

В иудаизме ночной демон женского пола Лилит (злой дух) изображается в обществе совы.

 

У славян сова относилась к группе нечистых птиц и наделялась демоническими свойствами. По поверьям, появление совы возле дома предвещало смерть или пожар. В брачной символике она выступает как символ вдовы или старой девы. Символ совы использовался и в качестве оберега. Сове также приписывается роль хранительницы подземных богатств, кладов, разрыв-травы, помогающей отмыкать любые замки.

 

Пополь-Вух - священная книга народа майя. В ней рассказывается о двух братьях-близнецах, которые были приглашены в Шибальбу, Страну мертвых, чтобы сыграть в мяч с правителями подземного мира. Посланниками Шибальбы были совы: Чаби-Тукур Хуракан-Тукур, Какиш-Тукур и Холом-Тукур. Таковы были их имена, означавшие Сова-стрела, Одноногая сова, Сова-арара и Сова-голова:

 

Пополь-Вух - священная книга майя.

 

---------------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[manasmult]

Во чего я нарыла! Всем хищным срочно читать!

 

У киргизов слово к"умай означает так же "снежного грифа" или "сказочную собаку", от которой никакой зверь не может спастись и рождена она от хищной птицы грифа. Чудесный пес Кумайык, рожденный от птицы — верный спутник киргизских эпических героев Манаса и Семетея. Здесь уместно вспомнить историю породы собак, которые в Европе получили название грифонов. По поводу этого названия есть предположения, что оно произошло от греческого названия мифического зверя. Но дело в том, что грифоны происходят от охотничьих собак Тибета, которые назывались "Greiffs". Это подсоколиная собака — то есть собака, которая используется на охоте вместе с ловчими птицами. Надо полагать, что от такой пары охотников, действительно, не уйдет никакая дичь. Так же любопытна информация, приведенная Л.П. Сабанеевым, что собак "грифов" держат тибетские рудокопы (Сабанеев, 1986. — C. 247), невольно напрашивается сравнение с фразой Геродота о стерегущих золото грифах. Л.П. Сабанеев относит грифонов к щетинистым брудастым легавым и указывает на их качества: выносливость, ум, понятливость, смелость, крепкое здоровье, упрямство, злобность, чрезмерная горячность. Привезенные в Европу Людовиком IX грифоны достигали в холке высоты более 70 сантиметров. Это очень большие собаки.
Собака, от которой никакой зверь не может уйти, известна и в греческой мифологии. Это Лайлапс — медная собака, изготовленная и оживленная Гефестом для Зевса. Лайлапс была выпушена Кефалом против чудовищной Тевмесской лисицы. Было предопределено, что никакая дичь не уйдет от собаки, но также было предопределено, что никто не догонит лисицу. Парадоксальная ситуация была разрешена Зевсом, который превратил их обеих в созвездие (Гусейнов, 1991. — C. 309). Здесь не указано, что собака имела крылья, но она превращена в созвездие, что имеет явную связь с эсхатологическим сюжетом небесной охоты.
Рождается от птицы (орла или ворона) в грузинских легендах чудесная охотничья собака Курша, в два прыжка догоняющая туров (Грузинские народные предания, 1973. — С. 58-59). Курша, или по другим вариантам, рожденный от орла черный пес Гошия пытается освободить своего хозяина Амирани, навечно закованного в цепи (Амираниани, 1975. — С. 180; Бардавелидзе, 1957. — С. 52). Очень интересно здесь то, что Амирани эсхатологический герой — если он вырвется из своих цепей, то разрушит мир.

 

Откуда изначально было взято, не знаю. Я наткнулась на это вот здесь http://www.kyrgyz.ru/forum/index.php?showtopic=1347

 

Ни у кого текста хакасской сказки о белой собаке Хубай-Хусе, рожденной из яйца птицы, нет, случайно? Не могу найти.

Изменено 24 января, 2006 пользователем manasmult

[Helen T]

manasmult,

 

Текста самой сказки нет, но такая ссылка есть: Хубай-Хус.

 

------------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[manasmult]

Helen T, о, спасиб Но там о этой собаке у разных народов вообще. А в сказке есть указание на видовое название птицы, снесшей яйцо.
Там, как полагается, жили старик со старухой, одни на белом свете, и детей ц них не было. Ранней весной старик пошел на охоту, и на берегу (озера?) среди камней увидел первое яйцо... (здесь у меня провал в памяти Но такая птица существует). Вспомнил старик, что из первого яйца ... вылупляется белый щенок. Взял яйцо с собой,... (могу наврать, но, по-моему, энное количество дней "выводил", нося в тряпочке подмышкой)... и через... дней вывелся из яйца белый щенок. Дали старики ему имя Хубай-Хус и растили, как родного сына. Когда он подрос, самые крупные лайки были ему на уровне груди... ну и т.д. во всех подробностях. Как, где и за какие грехи.

[Helen T]

В мексиканской провинции Мичоакан сохранилась легенда о потопе.
По словам туземцев, в начале потопа некий человек, по имени Тецни, с женой и
детьми сели на большое судно, взяв с собою животных и семена различных
растений в достаточном количестве, чтобы вновь снабдить ими землю после
потопа. Когда вода спала, человек выпустил ястреба; птица улетела, но, найдя
мертвые тела, стала пожирать их и не вернулась назад. Тогда человек послал
других птиц, но и те не прилетели обратно. Наконец он выпустил колибри, и
птичка вернулась с зеленой веткой в клюве.

 

Интересно, это, действительно, подлинная мексиканская легенда? Или просто общением с миссионерами навеяно ?..

 

Индейцы хуичоль, населяющие горную местность близ Санта-Катарина в
Западной Мексике, имеют свою весьма причудливую легенду о потопе.

 

Один хуичоль рубил некогда
деревья, чтобы расчистить поле для посева, но каждое утро, к прискорбию
своему, убеждался, что вместо срубленных накануне деревьев выросли новые
такой же величины. Это было очень досадно, и ему надоело работать
понапрасну.

 

На пятый день он решил попытаться еще раз и выяснить причину
этого странного явления.

 

Вдруг среди расчищенной поляны выросла перед ним
старуха с посохом в руке. То была сама праматерь Накаве, богиня земли, без
которой ни одна былинка не выглянет на свет из мрака подземного мира.

 

Но человек не знал, кто она такая. Своим посохом она указала на юг, на север,
на запад и на восток, вверх и вниз, и все деревья, срубленные молодым
индейцем, встали на свои прежние места.

 

Тут он понял, каким образом, вопреки
всем его стараниям, поляна все время зарастала деревьями. И он сказал в
сердцах старухе: "Так это ты изо дня в день губила мою работу?"
- "Да, -
отвечала она, - и вот что я тебе скажу".
И она объяснила ему, что он
работает зря.
"Приближается великий потоп, - сказала она, - остается всего
пять дней; поднимется резкий и жгучий, как перец, ветер, от которого ты
будешь кашлять; сделай себе ящик из фигового дерева, длиной в твой рост, и
приладь к нему крепкую крышку; возьми с собой по пяти зерен хлебных растений
каждого цвета и по пяти бобов каждого цвета; возьми с собой также огонь и
пять тыквенных стеблей, чтобы постоянно поддерживать его; возьми с собой еще
чёрную суку".

 

Человек сделал всё, как сказала старуха. На пятый день ящик
был готов, и он сложил туда все, что она велела ему взять с собою. Потом он
залез в ящик вместе с чёрной сукой, а старуха накрыла ящик крышкой и
замазала клеем все щели, велев человеку указать ей всякую малейшую трещину.
Сделав ящик совершенно непроницаемым для воды и воздуха, старуха села на
ящик сверху, держа на плече макао (сине-жёлтого ару).

 

Целых пять лет
плыл ящик по воде. Первый год он плыл к югу, второй год - к северу, третий
год - к западу, четвертый год - к востоку, а на пятый год он поднимался
кверху на волнах потопа. На следующий год вода начала убывать, и ящик
пристал к горе близ Санта-Катарина, где ещё и теперь его можно увидеть...

 

Причалив к горе, человек снял крышку и увидел, что вся земля еще находится
под водой. Тут макао громко крикнул, слетелись попугаи и усердно взялись за работу: своими клювами они
стали долбить горы и превратили их в долины, в которые хлынула вода,
образовав пять отдельных морей.

 

Тогда земля стала просыхать, и выросли
деревья и трава. А старуха обернулась ветром и скрылась из глаз.

 

А человек
снова принялся расчищать поле, продолжая работу, прерванную потопом. Он жил
с сукой в пещере, по утрам ходил на работу, а вечером возвращался домой;
сука же всё время оставалась дома. Каждый вечер человек, вернувшись с
работы, находил в пещере лепёшки, кем-то испечённые к его приходу, и он
думал о том, кто бы это мог делать. Через пять дней он спрятался за кустами
возле пещеры и стал ждать.

 

Тут он увидел, что сука сняла с себя шкуру,
повесила её и, приняв образ женщины, стала на колени и начала толочь зерна
для лепёшек. Подкравшись к ней сзади, он схватил шкуру и бросил ее в огонь.

 

"Как, ты сжёг мою одежду?!" - воскликнула женщина и завыла по-собачьи. Но он
взял приготовленное ею тесто и вылил ей на голову. Это её успокоило, и она
навсегда осталась женщиной...

 

Они прижили много детей; сыновья поженились, а
дочери вышли замуж. Таким образом мир снова заселился...

 

--------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[siluet]

Тема очень обширная! Вы, уже столько написали, что добавить трудно, что либо. Отношение наших предков к птицам. Если не углубляться в мифологию очень глубоко, то у северных народов, ночной крик гагары, ассоциировался с нечистой силой, точно не помню с чем. Трясогузку, называют ледоломкой. Якобы птичка хвостом бьёт и лёд разламывается и начинается ледоход. В библейской истории, множество примеров о птицах. А на счёт науки, тогдашнего времени, Василий Великий, примерно четвёртый или шестой век нашей эры. К птицам относил всё что летало, в частности шмелей. Предполагал, что птицы произошли от рыб, и описывал, что движение плавников рыбы, схожи с движением машущих крыльев птиц. Кстати в этом, что-то есть. В то время бобра считали рыбой и его можно было есть в посты. Жаль, что сейчас наука так продвинулась!
Ворон, был не только вестником войны, но и благого дела. Из ковчега выпускали ворона, но птица вернулась не найдя места куда приземлиться. Голубь принёс маслиничную веточку и возвестил, что потоп сошёл. Ворон, также в пустыне носил пищу пророку Илие.

 

А из мифологии, гарпии - это птицы со старушечьими головами, которые воруют детей!

[Helen T]

Ещё о потопе . И о попугаях...

 

Капьяри, индейское племя в Эквадоре, рассказывают о великом потопе, от
которого два брата спаслись, взобравшись на очень высокую гору Гуака-иньян.

 

Когда поднялась вода, то вместе с ней поднялась и гора, так что потоп ни
разу не достал вершины, на которой находились братья. После того как вода
спала, братья, у которых истощились запасы провизии, спустились с горы и
стали искать пищу по холмам и долинам.

 

Они построили себе небольшой дом, где
и стали жить, перебиваясь кое-как травами и растениями и сильно страдая от
голода и усталости. Однажды, возвратясь домой после обычной утомительной
ходьбы в поисках пищи, они увидели, что их ждет неизвестно кем
приготовленный обед и чича для питья.

 

Это повторялось десять дней подряд, и
они стали думать и гадать о том, кто же это так милостиво выручал их из
беды. Однажды старший брат спрятался и вскоре увидел двух попугаев ара,
наряженных в индейцев-капьяри.

 

Птицы вошли в дом и тут же принялись готовить
принесенную ими пищу. Тогда человек, заметив, что они имели женские лица и
были красивы, вышел из своей засады, но птицы, увидев его, рассердились и
убежали, не оставив никакой еды.

 

Когда младший брат вернулся домой после
своих поисков и не нашел готового обеда, как привык находить раньше, то
спросил брата о причине. Тот рассказал ему, что произошло. Оба были очень
опечалены.

 

Через три дня оба попугая снова явились и стали варить пищу.
Братья подождали, пока птицы кончили готовить, и тотчас же заперли дверь.

 

Увидев, что они пойманы, попугаи очень рассердились, а когда братья схватили
одну птицу, то другая улетела.

 

Братья взяли себе в жены пойманного попугая и
прижили с ним шестерых сыновей и дочерей, от которых произошли все капьяри.
Поэтому гора Гуака-иньян, где попугай жил с двумя братьями в качестве их
жены, считается священным местом у индейцев...

 

------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[Катя Б.]

Как раз недавно книгу видела - "Птицы в мифах и легендах". Большая такая, красивая. Но легенды в основном не наши - индийские, китайские, греческие (при Филомелу и Прокну, например). А мне были бы интересны наши, местные сказки.

 

Одну знаю - карельскую сказку "Черная уточка". Хохлатая чернеть, видимо . В черную уточку превратила злая ведьма Суо-Ятар царскую невесту. А когда ведьму бросили в костер, то из пепла того костра родились мошка и прочий гнус болотный.

 

А вот в "Калевале" есть интересные строчки, видимо, речь идет о некоей примете:

 

"Пошел Сампса на Север; видит, растет там высокая ель, саженей шесть в ширину; ударил он по ней топором и спросил:
— Ты-то уж верно пригодишься на постройку корабля для Вяйнямейнена?

 

С досадой зашумела ему в ответ высокая ель:
- Не гожуся я на лодку,
Ни на челн о шести ребрах;
Много есть во мне пороков:
Трижды гнезда нынче летом
Вил в моей вершине ворон,
А в ветвях моих ворона. "

Изменено 9 февраля, 2006 пользователем Катя Б.

[Катя Б.]

А вот еще какую сказочку нашла я на сайте "www.skazka.com.ru" (кетские сказки):

 

Однажды утка и гусь встретили старого глухаря.
- Глухарь, полетим с нами на юг,-сказали они,-а то ведь зимою ты здесь пропадешь с голоду.
- Нет, я не полечу с вами,-ответил глухарь.-Если я улечу отсюда, трудно тогда будет людям.
- А мы полетим. Не станем зимовать. Здесь холодно. Человек без нас не умрет. Зимой он может добывать и есть рыбу. Рыба никуда не уйдет; она здесь, в озерах, живет зиму и лето. А для человека есть еще и другая пища. Глухарь на это сказал утке с гусем: - Когда настанут сильные морозы, озера и реки застынут, покроются толстым льдом-тогда людям будет тяжело добывать рыбу. Без меня они умрут с голоду.
- Сам-то ты что будешь есть зимой? Скажи нам.
Глухарь сказал:
- Пищи у меня много. Зимой я буду есть кедровую хвою.
- На этой пище ты долго не проживешь. Если ты не хочешь с нами лететь, то мы тебя заставим лететь.
Гусь и утка схватили глухаря под зоб и потащили в теплые края. Глухарь так заплакал, что от слез у него покраснели перышки у бровей. Утка с гусем бросили глухаря и улетели на юг. Вот теперь у глухаря от слез всегда брови красные.

[IgorM]

Из Кольриджа в переводе Гумилёва

 

- Господь с тобой, Моряк седой,
Дрожишь ты, как в мороз!
Как смотришь ты? - "Моей стрелой
Убит был Альбатрос".

 

Часть вторая

 

"Вот солнце справа из волны
Восходит в вышину
Во мгле, и с левой стороны
Уходит и глубину.

 

И добрый южный ветр нас мчит,
Но умер Альбатрос.
Он не летит играть иль есть
На корабельный нос.

 

Товарищи бранят Старого Моряка за то,
что он убил птицу, приносящую счастье.

 

Я дело адское свершил,
То было дело зла.
Я слышал: "птицу ты убил,
Что ветер принесла;
Несчастный, птицу ты убил,
Что ветер принесла".

[Ягдаш]

Маленький вопрос для Helen T.Вот кто наверняка знает!Откуда на Руси зародилось выражение-подпустить красного петуха?

[Ника РА]

Ягдаш, "Будимир, не клюй очи- ты не ворон!" (С, М. Успенский "Кого за смертью посылать")

 

Красный петух на Руси, насколько я помню(могу и ошибаться) был вариацией Огненной птицы Феникс, или Воплощением огня и Ярилы-Солнца. Собственно, и пожар был деятельностью этого самого петуха.

 

А еще была традиция не называть страшные явления своими именами, чтобы не навлечь их на себя. Например, безобидные прозвища хищников "медведь" от "медо-вед, промышляющий мед", лиса- "плутовка", волк-"серый" и т.д. Так и пожар- "красный петух"...

 

ЗЫ, а ничего, что я не Helen T?

[Helen T]

Ягдаш,

 

Меня опередили :drinks_cheers:... Но Ника РА высказывает совершенно правильную версию.

 

А вообще подробно и очень интересно о петухах (в том числе и о красном, и о жареном ) писал А.Н. Афанасьев:

 

Особенно знаменательны поверья о петухе.

 

Петух - птица, приветствующая восход солнца; своим пением он как бы призывает это животворящее светило, прогоняет нечистую силу мрака и пробуждает к жизни усыпленную природу. Малорусы дают ему характеристичное прозвание: будимир.

 

По крику петуха простой народ до сих пор определяет ночное время, т.е. как долго остается до утреннего рассвета.
Выражения: в кочета, в перши певни означают: в полночь; куром, в куры (кур- петух) в летописях употребляются для означения того раннего времени, когда запевают петухи.

 

Народная загадка именем петуха называет часы: петух поет, перья болтаются (стенные часы бьют, а маятник качается; Новгор. губ.). Начиная счет времени с утренней зори, греки первый час дня называли часом пения петухов .

 

У евреев существует поверье, что при наступлении ночи Бог повелевает ангелам затворить небесные врата, и тотчас после того злые духи получают возможность вредить человеку; после полуночи возглашается божее повеление, чтобы с наступлением утра были отворены на небе врата (для солнечного исхода), - что заслышав, начинают петь петухи, пробуждая людей к утренней молитве; вместе с тем злые духи теряют свою пагубную силу.

 

По мнению наших крестьян, крик петухов служит сигналом, что на небе звонят к заутрене; как скоро раздастся ор, черти, мертвецы, колдуны и ведьмы спешат разойтиться по своим местам. Загадка выражается о петухе: два раза родится, ни разу не крестится, а черт его боится; постель и одежду покойника выносят на три дня (иногда на шесть недель) в курятник, чтобы ту и другую петухи опели и таким образом очистили бы их от злого влияния Смерти; если петух поет до полуночи - знак, что он видит дьявола и желает прогнать его; та ночь слывет в народе веселою, под которую петухи поют с вечера.

 

В Германии приписывают голосу этой птицы ту же могучую силу, на крышах домов ставят там изображения аиста и петуха, как эмблемы, охраняющие жилье от дьявольского наваждения и всяких бедствий; обычай ставить на князьке кровли деревянных петушков соблюдается и в некоторых русских селах.

 

Как провозвестник дневного рассвета, петух принимался за метафорическое название восходящего солнца; малорусская загадка, означающая солнце, говорит: сидыть пивень на верби, спустыв косы (= лучи) до земли. - Но как утреннее пробуждение солнца в народных поэтических сказаниях отождествлялось с просветлением его прекрасного лика после грозы, а ночной мрак - с черными тучами; то в образе петуха миф по преимуществу олицетворяет небесную грозу, выводящую солнце из-за темных облаков.

 

Громовые раскаты, уподоблялись звону колокола и крику петуха. Своим громозвучным пением ( = громом) баснословный петух вещал о победе над демоническими силами, т.е. тучами, о бегстве их от поджигающего пламени молний и о грядущем появлении светозарного солнца. Точно так же и колокольный звон, как метафора грома, разгоняет, по народному поверью, грозовые тучи и вселяет страх в нечистых духов; раздаваясь в ранние предрассветные часы (во время заутрени), он, подобно крику петуха, предвещает восход солнца, и народная загадка принимает петушиный голос за метафорическое обозначение колокольного звона.

 

Отсюда объясняется поверье, что утреннему рассвету (собственно, выходу солнца из-за темных туч) предшествует звон на небе, т.е. звучные удары грома. Старинные апокрифы говорят о громадном мифическом петухе, поставляя в связи с его пением солнечный восход: солнце течет на вздухе в день, а в нощи по окияну ниско летит не омочась, но токмо трижды омывается в окияне. Глаголет писание: "есть кур, емуже глава до небеси, а море до колена; еда же солнце омывается в кияне, тогда же акиян всколебается и начнут волны кура бити по перью; он же очютив волны и речет: кокореку! протолкуется: светодавче Господи! дай же свет мирови. Еда же то вспоет, и тогда вси кури воспоют в един год (час) по всей вселенней." - Стих о голубиной книге соединяет это сказание с знакомою уже нам Стратим-птицею:

 

Когда Стрефил вострепещется
Во втором часу после полуночи,
Тогда запоют все петухи по всей земли,
Осветится в те поры вся земля...

 

Древний миф о ночном странствовании солнца в водах Всемирного океана (о чем см. гл. XVI) в приведенном месте апокрифа смешивается с поэтическим представлением, что во время грозы солнце купается в шумном облачном море (= в дождевых тучах).

 

На зиму замолкает громоносный петух, туманы и снежные облака заволакивают солнце и лишают его ярких и теплых лучей; но с возвратом весны снова раздается громкий голос небесной птицы, вещающий миру о возрождении дневного светила.

 

Время весеннего обновления солнца в христианскую эпоху приурочено к празднику Воскресения Христова, и потому возникло поверье, что до воскресения Спасителя петухи не пели по ночам и злым духам было привольно тогда блуждать по белому свету.

 

В Галиции рассказывается предание, известное и у других славян: когда Христос воскрес, увидала его девочка-жидовка и принесла о том весть своему отцу; но старый еврей не поверил: тогда он воскреснет (был его ответ), когда этот жареный петух полетит и запоет! - И в ту же минуту жареный петух сорвался с вертела, полетел и прокричал обычное кукареку!  В такой легендарной обстановке передается древнее мифическое сказание о птице весенних гроз, которая, будучи пожигаема пламенем молний, несется по поднебесью и поет громовую песню (сличи выше с преданием о Фениксе). При встрече весны крестьянки выходят смотреть восходящее солнце и причитывают:
Солнышко-ведрышко!
Выглянь в окошечко,
Твои детки плачут,
Есть-пить просят.
Курица кудахчет,
Кочет спел -
И обед поспел...

 

Смысл этого любопытного причитанья понятен: чтобы проглянуло весеннее солнце и дало земле плодородие, а людям насущный хлеб - надо, чтобы пропел небесный петух, чтобы тучи были рассеяны грозою. Когда петух перестанет петь, тогда наступит кончина мира; голос его уже не вызовет солнца, и вселенною овладеет нечистая сила мрака и холода, на земле воцарится вечная зима.

 

Германцы скрепляли свои договоры формулой, что установляемые права и обязанности должны оставаться нерушимыми на вечные времена, доколе ветр из облаков веет, месяц светит и петух поет: (т.е. пока восходит солнце).

 

Согласно с тем, что бог-громовник был вместе и богом земного огня, слово петух на языке поселян и в загадках употребляется в значении огня и домашнего очага. - Посадить красного кочета на крышу, подпустить красного петуха - означает: поджечь дом; подобное выражение есть и у немцев. Старинная датская поговорка о пожаре - красный петух на кровле поет!. - Русские народные загадки:
"красный кочеток по нашестке (или: по поветью) бежит, красненький питушок по жёрдоци скаче, беленький кочет по шестику ходит" - означают: огонь и горящую лучину;

 

"пивень спива поки з' заранья, а дали сныть, аж потие" = печь только поутру топится.

 

В Германии (от Х века) ставили на церковных башнях золотых петухов, которые должны были предохранять здания эти от удара грозы. В одной из моравских сказок говорится о красном петухе, который когда пел - из клюва его падали светлые дукаты - точно так же, как из раскрытого клюва Жар-птицы сыплются перлы.

 

Западные славяне чтили петуха, как птицу Святовита; впоследствии, по созвучию имени древнего бога с святым Витом, на этого последнего были перенесены языческие воспоминания. Чешская легенда рассказывает, что черт обещался одному рыбаку устроить к известному сроку мост и в награду за то должен был получить его дочь. Когда работа приходила к концу, испуганный рыбак стал молить св. Вита, чтобы выпустил он своего петуха; молитва была услышана, раздался крик петуха - и черт исчез, оставив мост недоделанным, т.е. нечистая сила зимы, устилающая источники и реки ледяными мостами, разбегается при первых звуках весенней грозы.

 

На старинных иконах св. Вита встречаем изображение петуха, и до прошедшего столетия в день, празднуемый этому святому, соблюдался в Праге обычай носить петухов в церковь св. Фейта.

 

Доселе с этою птицею и с курами соединяются приметы о погоде: если петух запоет ранее обыкновенного, то летом это предвещает ненастье, дождь, а зимою - оттепель; куры купаются в сухой земле - к дождю, а вертят в зимнее время хвостами - к метели.

 

Как с другими птицами, провозвестницами бурных гроз, соединялись приметы о войне и сопровождающих ее бедствиях, так те же приметы прилагались и к петуху и курам: если петухи поют в необыкновенную пору, если курица запоет петухом - это предвещает покойника или какое-нибудь несчастие; если куры клохчут по ночам, то быть ссоре, войне или рекрутскому набору.

 

Греки и римляне содержали священных кур и, смотря по тому, как клевали они предложенный им корм, делали свои заключения об исходе военных предприятий.

 

У каждого римского легиона был свой pullarius, обязанный оберегать и кормить вещих кур. По словам Плиния: pullis regitur imperium romanum, jubent acies.

 

Больных от испуга в Архангельской губ. окачивают водою, в которой перед тем был выкупан петух, тогда как в других местах употребляют для этого воду, в которую опущены горячие уголья; вода эта, омывшая петуха, получает целебную силу весеннего дождя.

 

От лихорадки и желтухи обливают больных под насестью - в то время, когда усядутся на ней куры. В Воронежской губ. существует такой обычай: если ребенок долго кричит по ночам, то мать кладет его в подол и отправляется в курятник лечить от криксы; там купает она его под насестью, приговаривая: "Зоря-Зоряница, красная девица! возьми свою криксу, отдай нам сон."

 

Зоря будит людей, отымает у них сон, и потому к ней обращается заклятие не нарушать покоя ребенка.

 

Чтобы у дитяти счастливо прорезались зубы, должно у черного петуха проколоть гребень костяною или деревянною шпилькою и показавшеюся оттуда кровью промазать дёсны ребенка.

 

Благодатная сила гроз, дарующая земле урожаи, заставила связать с петухом идею плодородия и дала ему место в свадебном обряде и в народных гаданиях о женихах и невестах.

 

Все это свидетельствует о древнерелигиозном значении петуха, и потому поверье, что у того, кто воровал кур, трясутся руки - вовсе не было шуткой в устах язычника; в Вологодской губ. даже считают за грех резать и есть петухов.

 

Как представитель дневного рассвета, огня и молний, петух в мифических сказаниях изображается блестящею, красною птицею. В наших сказках известен тот же петушок-золотой гребешок, который играет такую важную роль в мифологии скандинавской. Он сидит на высоком небе и не боится ни воды, ни огня: брошенный в колодец, он выпивает всю воду, а брошенный в печь - заливает этой водою огонь. Эдда говорит о светло-красном петухе с золотым гребнем, который криком своим будит блаженных героев, пребывающих в валгалле, и призывает их на битву (битва = гроза).

 

По свидетельству одной немецкой сказки, на всемирном дереве-туче восседают три петуха: медный, серебряный и золотой, которые таким образом заступают место молниеносного орла.

 

В противоположность светлому петуху валгаллы, в подземном царстве Геллы поет другой петух - черный. Арабы и персы также противопоставляют петуха черного, демонического - петуху белому, восседающему на троне небесного бога.

 

В области языческих представлений особенно замечательно то, что один и тот же поэтический образ часто служит для обозначения как силы светлой, благотворной, так и противоположной ей - силы темной, губительной; только цвет, придаваемый мифическому олицетворению, из белого, красного, золотого изменяется в черный, мрачный.

 

Такое воплощение божественных и демонических сил в одинаковых образах условливалось древнейшими воззрениями человека на природу. Тьма распространяется в природе с такою же быстротою, как и свет, и потому если утренняя зоря уподоблялась взлетающей на небо златокрылой птице, то нисходящая на землю ночь так же уподоблялась птице, только с черными крыльями, которыми она покрывает весь мир.

 

Туча, как уже было указано, олицетворялась в том же образе. С одной стороны, ради блеска сверкающих в ней молний она могла назваться огненною или златоперою птицею; но с другой стороны, ради того мрака, которым она одевает небо и который заставил уподоблять ее ночи, туча необходимо должна была представляться черною птицею.

 

Одно и то же явление природы при разных условиях могло быть и благотворно и враждебно для человека, и смотря по этому он придавал ему тот или другой характер.

 

Тучи несут на своих крыльях не только дожди, напояющие нивы и дающие урожай; несут они и разрушительные бури, холодные вьюги, град и снега, порождающие на земле бесплодие, голод и смертность. Первобытные народы, в большей части своих поэтических сказаний, изображали их существами демоническими; самое представление ада, с его неугасимым огнем и в то же время - безысходным мраком, возникло из этого древнейшего воззрения на грозовые тучи.

 

Вот почему тогда, как в царстве светлых богов, творцов земного плодородия, поет красный петух, - в царстве дышащей смертию Геллы слышится крик черного петуха...

 

---------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[Ягдаш]

ЕЛЕНА!Я умыт,потрясён и ошарашен!Такой Сверхисчерпывающий ответ на такой примитивный вопрос.Теперь вовремя приготовления куриных окорочков в барбекю я умою приятелей.Главное усвоить хоть десятую часть.Спасибо и БРАВО!!!
Добавлено

 

Ника! Спасибо за отклик и за ответ.

[manasmult]

У тюркских народов считалось, что отдавать или продавать ловчего сокола нельзя ни в коем случае, он равен душе хозяина и его жизни на земле. По представлениям народов Средней Азии, потеря на охоте ловчей птицы равносильна утрате ее хозяином души на какое-то время. В фольклоре подобные ситуации описываются многократно. Герой обретает покой и счастье лишь когда вновь находит потерянную птицу. По легенде, хан Золотой Орды Тохтамыш имел бесценную пару соколов, которые давали продолжение славной породе. Тамерлан смог победить его лишь после того, как получил несколько яиц от его соколов, чтобы вырастить подобных для себя и овладеть военным могуществом (Симаков, 1998).

 

http://www.ecoethics.ru/b11a/16.html

[manasmult]

Три перышка: взять средние перья - по перу от ястреба или сокола(1), ворона или грача(2), голубя, сойки или сороки (3). Повесить их на расстоянии двух ладоней или одного локтя друг от друга на одной перекладине или палке недалеко от входа в дом на веревочке на уровне головы или чуть выше опахалом вниз. Можно вешать на ветку дерева, стоящего у дома, особенно если дерево- тотем дома. Этот оракул с предсказанием на день- вышел из дома и увидел свой день. Учитывается синхронное вращение, скорость вращения, отсутствие вращения и комбинации- быстрое вращение центрального пера (пера хищника) определяет поведение на день- юркое податливое, стремительное, принятие моментальных решений. Слева- перо мудрости (ворона или грача)- если приоритет вращения принадлежит ему, то требуется внимание , вникание в ситуации, выжидание. Справа - перо быта, хлеба насущного, его вращение определяет заработок, достаток, пропитание. Его приоритет требует плыть по течению, умеренно и спокойно, не жадничать, но и не отдавать своего. Отсутствие движения всех трех перьев говорит , что лучше вернуться домой и заняться домашними делами и из дома лучше не выходить. Если перья качаются из стороны в сторону , то необходимо насторожиться и остаться дома ради предотвращения болезни близких и пожара или наводнения в доме ( а также кражи или других бед). Сочетания колебаний и движений перьев трактуется каждым по-своему

 

Использование перьев в магии http://www.soit.ru/practice/pract37.htm

[Ника РА]

Птицы Славянской мифологии.

 

Алконост.
Согласно, древнегреческому мифу, Алкиона, супруга фессалийского царя Кеика, узнав о гибели мужа, бросилась в море и была превращена в птицу, названную по ее имени алкион (зимородок).
В русский язык слово "Алконост" вошло в результате искаженного стариного высказывания "алкион есть птица".
Славянский Алконост - райская птица с удивительно сладким, благозвучным голосом. Она откладывает яйца на морском берегу, потом погружает их в море - и волны успокаиваются на неделю. Когда из яиц вылупляются птенцы - начинается шторм.
В православной традиции Алконост считается божественным посланником - она живет на небе и спускается вниз, что бы донести до людей высшую волю.

 

Гамаюн.
Подобно Алконосту, божественная женщина-птица, основная функция которой - осуществление предсказаний. Хорошо известна присказака: "Гамаюн - птица вещая". Также умела управлять погодой. Считалось, что когда Гамаюн летит со стороны восхода, следом за ней приходит буря.

 

Сирин.
Существо с головой женщины и телом совы, обладающее чарующим голосом. В отличие от Алконоста и Гамаюна, Сирин - не посланник свыше, а прямая угроза для жизни. Считается, что эти птицы обитают в "индийских замлях рядом с раем", либо на реке Ефрат, и поют для святых на небесах такие песни, услышав которые, люди навсегда теряют память и волю, а их корабли терпят крушение.
Сирин - мифологическая адаптация греческих сирен. Однако, в отличие от них, птица Сирин не отрицательный персонаж, а скорее метафора искушения человека всякого рода соблазанами.

 

Жар-Птица.
Красивая птица с ярким, огненным оперением ("как жар горят"). Традиционнное испытание для сказочных героев - добыть перо из хвоста этого пернатого. Для славян эта птица была скорее метафорой, чем реальным существом. Она олицетворяла огонь, свет, солнце, возможно - знание. Ее ближайший родич - средневековая птица Феникс, известная как и на Западе, так и на Руси.

 

Рарог.
(вероятно, искаженное от Сварог - бог-кузнец). Огненный сокол, который может также выглядеть, как вихрь пламени. Рарог изображен на гербе Рюриковичей ("Рарогов" по-немецки)- первой династии русских правителей.

[Helen T]

Птица начинается с яйца... Может быть, в преддверии Пасхи мне тоже хочется начать с яйца , ибо "Всё сущее из яйца".

 

Комедию Аристофана "Птицы", по-моему, в этой теме ещё не упомянули...

 

Хаос, Ночь и Эреб - вот что было сперва, да еще только Тартара бездна.

 

Вовсе не было воздуха, неба, земли. В беспредельном Эребовом лоне

 

Ночь, от ветра зачав, первородок-яйцо принесла. Но сменялись годами

 

Быстролетные годы, и вот из яйца появился Эрот сладострастный.

Он явился в сверкании крыл золотых, легконогому ветру подобный.

 

С черным Хаосом в Тартаре сблизился он, в беспредельной обители мрака,

И от этого мы появились на свет, первородное племя Эрота.

 

Все смешала Любовь. И уж только потом родились олимпийские боги.

Из различных смешений различных вещей появились и небо, и море,

И земля, и нетленное племя богов. Вот и видно, что птицы древнее

 

Олимпийцев блаженных.

 

Аристофан, похоже, очень птиц любил. Вот что он говорит от их имени:

 

Если нас вы решите богами признать,

 

Знайте, осенью, летом, зимой и весной,

 

Как пророчицы Музы, вам будем служить.

Мы не Зевс, и от вас в облака не сбежим,

Чтобы там, в вышине, почивать, возгордясь.

 

Нет, мы здесь и останемся, здесь навсегда!

Мы богатство, здоровье и счастье дадим

 

Вам самим, вашим детям и детям детей.

Мы блаженство и радость, веселье и мир,

Смех и молодость, пляски и пенье сюда

 

Принесем. Даже птичьего вам молока

 

Мы не будем жалеть...

 

Ну а что же люди?..

 

Нынче смотрят на птиц, как на низкую тварь,

 

Как безумцев, каменьями гонят их прочь.

Даже в рощах священных покоя вам нет,

 

Даже здесь припасли птицеловы для вас

 

Петли, сети, капканы, тенета, силки,

 

Западни и манки, тайники и сачки.

Птиц наловят - и скопом несут продавать...

 

Аристофан жил приблизительно в 445 - 386 гг. до н.э... И ничего с тех пор не изменилось ...

 

---------------------------------

 

С уважением,

 

Елена Туржевская.

[manasmult]

Наверное, не совсем сюда - но рассказ очень понравился.

 

вОроны

 

Не смотря на то, что сам по себе звонок от Яковлева с просьбой приехать как можно скорее был чем-то из ряда вон выходящим, я и не представлял, что все так серьезно. Друзьями мы с ним никогда не были, но все же пару раз в студенческие годы я был у него, и хорошо помнил, какой порядок царил в этой богато обставленной квартире. Теперь же все было совсем по-другому: здесь явно не убирались больше месяца, стоял затхлый запах закрытого жилого помещения, а на кухне все было заставлено пустыми бутылками из-под спиртного самых разных разновидностей. Вид самого Яковлева тоже оставлял желать лучшего: непричесанный, обросший многодневной щетиной, в мятой одежде, с сальной, блестящей кожей и настороженным взглядом, он заставил меня пожалеть о том, что я откликнулся на его просьбу, а пожатие его влажной подрагивающей руки вызвало отвращение. Похоже было, что по какой-то причине он не выходит из дома уже неделями, спит не раздеваясь, чего-то постоянно боится, да еще и хочет впутать меня в свои дела.

 

Я прошел за бывшим товарищем по университету на кухню и сел за столом напротив него, предварительно отказавшись от водки. Яковлев тоже не стал пить, вместо этого он поставил бутылку на пол к батарее и, ничего не говоря, протянул мне газету. Я пробежал взглядом предложенную страницу и пожал плечами:
-И что? О смерти Зельцера сегодня орут по всем телеканалам. Можно подумать, герой какой-нибудь погиб...
Яковлев отложил газету и ответил:
-А не говорят, что именно с ним случилось?
-Вроде бы, нападение какого-то психопата, который превратил этот жиртрест в кровавый кусок мяса.
Яковлев мрачно усмехнулся, и после непродолжительной паузы сказал:
-Я у этого "жиртреста" работал недавно.
-Извини, конечно, если я не так сказал, но живой он или мертвый, я таких людей не люблю. Это из-за него у тебя проблемы? Или из-за его смерти?
-Из-за него... - Яковлев тяжело вздохнул и привычно потянулся за бутылкой на полу, но тут же отдернул руку, видимо желая сохранять в разговоре со мной трезвый рассудок - И из-за своей глупости. Знаешь, я тебя позвал, потому что ты единственный из всех моих знакомых, который не не откажется верить в то, что со мной случилось только потому, что этого, видите ли, "не бывает"! Меня уже трое "друзей" послало - надежных, как я думал - а один так прямо мне посоветовал лечиться...
Хозяин квартиры испытующе посмотрел на меня, но я хранил молчание. Тогда он продолжил:
-Ты ничего не заметил... по дороге?
Я отрицательно и недоуменно покачал головой.
-Ну ладно, потом поймешь, почему я это спросил. А началось все с того, что Зельцер нанял меня руководить расчисткой местности под очередной свой проект.
-Какую-нибудь шоколадную фабрику? - поинтересовался я.
-Нет, на этот раз он взялся за жевательную резинку. Это вообще был анекдот: представляешь, он поспорил с каким-то своим конкурентом на банкете, что за три года сравняется с ним по прибыли со жвачки. Причем ставка в этом пари была на несколько тысяч долларов. Ну, это для нас серьезные деньги, а для них - так, ощутимая сумма, не больше. А те фабрики, что уже у него были, не справлялись.
Яковлев взял с подоконника пачку сигарет, достал одну, закурил, сделал пару затяжек и снова заговорил:
-Да и вообще, Зельцер был скотом. Просто скотом, по-другому его не назовешь. У него были все способности и возможности, чтобы выбиться в "шоколадные короли", но более человекообразным это его не сделало. Я работал с ним всего ничего, но мне хватило - даже вспоминать о нем противно. Зельцер все время старался показать и мне, и всем окружающим, какие мы ничтожества и какую власть он имеет над нами благодаря своим капиталам. Говорил он - мат на мате, интонации - как у киношных бандитов, а чуть с ним не согласишься, так сразу: "А ты кто такой?", "Я тебя в упор не вижу!" и все такое, мог по пьяни и в лицо без предупреждения дать. Пальцы все время веером держал и перед лицом тех, с кем говорит, крутил. Если бы я такого клоуна увидел по телевизору, то просто бы посмеялся, но тут пришлось работать, и деньги он платил хорошие, за которые можно было и потерпеть.
Вот прибыл я с тремя бригадами рабочих на место. Зельцер мне еще такого подлеца в помощники подыскал - Ларина -, что я только плевался. Помощник мой самому Зельцеру зад лизал, мне все время угодить пытался, а рабочих вообще за людей не считал. Но территорию очистить было надо в срок, так что я с ним не связывался.
Дело было недалеко от одной деревеньки, называлась они Власьево. Территория, которую нужно было чистить, была - хуже не придумаешь. Зельцер богатый был, на тысячи долларов спорил, а сам копейки - по своим меркам - выгадывал. На той земле, которую он забил под фабрику, был небольшой такой лесок, чтоб его насквозь пройти, и получаса не нужно. Местные его называли Вороний Грай. Небольшой-то он небольшой, а попробуй за месяц с небольшим его извести под корень да землю выровнять! Ну, взялся за гуж - не говори, что не дюж: позвонил я Зельцеру, объяснил, сколько все примерно будет стоить и что понадобится, он меня обматерил, но пообещал, что техника и дополнительное оснащение в течении дня будут. Тогда мы с Лариным пошли в лес, наметить, с чего и как начинать.
Яковлев снова затянулся сигаретой и продолжил:
-И вот что интересно. Лесок - маленький, но когда туда входишь - кажется, как будто ты в глухой чащебе. Тишина там мертвая, полумрак, мох едва не по колено... Как в сказке. А еще там - вороны. Ну, птицы.
-Ты же говоришь, там тихо было? - перебил его я. - Или для красного словца сказал?
-Нет, там и правда было тихо. И вороны сидели на деревьях и смотрели на нас. Представляешь, огромный дуб - и на нем с нижних ветвей до самой вершины полсотни воронов? Ни один не каркнет, не взлетит - просто сидят и смотрят.
Мне не по себе стало, а Ларин даже к одному дереву подошел и толкнул его ногой, чтобы птиц согнать. Те - ни в какую, дерево тоже не качнулось, только в кроне у него загудело, как в бурю. Я помощника одернул, побродили мы с ним еще, оценили почву, деревья - работа и вправду серьезная, даже с современной техникой...
Потом, когда эта техника прибыла, я еще раз позвонил Зельцеру, сообщил об этом, а заодно попробовал рассказать про чудеса в лесу, но я ж говорю - скот...
"Ты че? Ты работать туда отправлен или вола гонять? Какие, на х.р, вороны?"
На следующий день мы работать и начали.
До этого в лесу я просто чувствовал беспокойство, как будто что-то необычное рядом и ко мне присматривается. может быть, в птицах дело, не знаю. Трудно сказать. Но когда мы начали деревья валить - тогда мне просто жутко стало. Особенно жутко, когда стоишь на свету, рядом моторы ревут, пилы воют, рабочие перекликаются и матерятся, смотришь туда, в лес, в полутьму, и кажется, что оттуда тоже кто-то смотрит, с ненавистью. Понятное дело, воронов мы всполошили - кружат над лесом, а орут так, что даже машины заглушают.

 

Рабочие, вижу, тоже себя неуверенно чувствуют - один Ларин доволен, ходит с гордым видом, поплевывает под ноги, на рабочих кричит, чтоб не устраивали перекуров каждые пять минут, хотя те и так потные все.
Постепенно добрались мы до самой лесной сердцевины. Когда идти туда было нужно, по уже очищенной территории, то все время казалось, как будто по свежей ране идешь, земля черная под ногами - как кровь запекшаяся.
Вороны уже ни днем, ни ночью не умолкали, спать было невозможно. Но кое-как дошли мы до такого дуба, который в толщину было и втроем трудно обхватить, а деревья вокруг ему и в подметки не годились. Опасно такие старые деревья валить, но ничего не поделаешь - надо, контракт на то и заключали. Вообще, дерево было удивительное, и не одно поколение пережило. Один рабочий присмотрелся и сказал, что на коре какие-то знаки вырезаны, едва заметные, и что нужно хотя бы их сфотографировать, может быть, это что-то важное, но я этого не услышал, а Ларин того рабочего послал куда подальше, чтобы намеченный план не срывал.
Начали валить. Трудно это было, древесина как каменная, две больших пилы загубили, но дело пошло. Причем твердым был дуб только на сантиметров десять в глубину, а потом какая-то белая мякоть шла, какой я у деревьев и не видел. Вороны вообще с ума сошли - мне тогда показалось, что они не просто каркают, а на каком-то членораздельном языке орут. Но это еще ладно, а вот когда старый дуб падать начал, такой крик на весь лес раздался, что я чуть не умер на месте - и крик этот явно донесся из большого дупла на упавшем дереве. Тогда мне совсем жутко стало - даже не понятно было, животное это, птица или еще кто, а кричало оно как перед смертью. Рабочие как стояли, так и замерли, кое кто даже что в руках держал, на землю выронил. Один Ларин захихикал, достал фонарик и полез в дупло. Потом меня зовет, и вроде как все еще смеется: "Посмотри, начальник, какую я х....ину поймал!"
Я подошел, глянул - и сразу отшатнулся, так страшно и мерзко стало, как будто на ребенка смотришь, которого из матери вырезали. Представь себе дупло, в котором все переплетено какими-то толстыми зелеными веревками - то ли паутина такая, то ли стебли, то ли еще что. И вот среди них дергается большой ворон без перьев, кожа у него белая, а глаза как будто светятся, хоть и видно, что он совсем старый, дряхлый.
Мы с помощником на него смотрим, и он тоже дергаться перестал, глянул на нас - и снова закричал: меня снова всего передернуло - ведь явно он все понимает, просит нас его не убивать. Ну, тут и рабочие подошли - тоже хотят посмотреть. Ларин - и как ему не противно и не страшно было? - вытащил ворона за крыло из дупла и бросил на землю. Люди наши попятились, а птица опять закричала, совсем уж жалостливо. И опять Ларин меня опередил - пока я думал, что делать, он поднял ногу да на старого ворона и наступил со всей силы: "Подыхай, мразь бесперая! Орать тут еще будешь..."
И смотрит мой помощничек на меня с довольным видом, вроде бы ждет, что я его за смелость похвалю.
А я чувствую, что что-то изменилось, только вот не могу понять, что именно. Вдруг дошло: а вороны-то больше не кричат, опять тишина мертвая повисла. И так мне сразу жутко стало, что я едва прочь не побежал, не разбирая дороги: все, думаю, доигрались мы с этим лесом, ни за какие деньги нужно было не соглашаться здесь работать, еще в тот, первый день договор расторгнуть... А Ларин уже на рабочих орет: "Ну, чего встали? Сегодня еще вон сколько сделать надо!" И надо же было так случиться, что я в тот самый момент к нему повернулся, чтобы сказать, что на сегодня хватит...
На моих глазах сверху Ларину на голову упало что-то черное, и только кровь с мозгами в разные стороны полетели, да перья вороновы заклубились, как облако. Я еще и не успел понять, что произошло, а ноги сами собой понесли прочь, и рабочие тоже побежали. Уж кое-как добрались до машин - я до своей, рабочие до фур с тягачами, и - прочь, прочь, по трассе, на предельных скоростях. Потом, когда до города добрались, сообщили в органы, дали показания, сошлись на том, что приключился с Лариным несчастный случай... Короче, там и без меня разобрались.
Я тогда сразу в этой квартире заперся, всего предварительно набрав, чтобы подольше не выходить. Сообщил я обо всем Зельцеру по телефону, он сразу заорал, что это я всю работу сорвал, что он меня в асфальт закатает...
А мне уже просто все равно, меня этим не напугаешь, тем более, что я догадывался - мы все, кто к истории с Вороньим Граем причастен, свое получим.
Нервы у меня сдавать стали. Часто слышался тот крик, который я слышал, когда дерево падало. А что ночью снилось - и не передать... Темнота, и такое чувство, что собственными нервами связан с пространством вокруг, и в этом пространстве что-то такое происходит, что причиняет страшную боль, а сделать ничего нельзя. Однажды я проснулся от того, что в таком вот сне снова услышал тот крик... И понял, что это я сам кричал таким голосом, один в один, как тот старый ворон. Спятишь от такого...
Яковлев замолчал, достав еще одну сигарету. Молчал и я, ожидая продолжения.
И оно последовало:
-Когда я узнал, что Зельцера нашли мертвым на собственной даче, всего с ног до головы в ранах и порезах, я сразу понял, что это не киллер и не маньяк. Его убили не ножом, а когтями и клювами! Понимаешь? Это месть! Не знаю, что с рабочими - они, по большому счету, и не виноваты, по крайней мере так, как Зельцер, Ларин... и я.
Когда я узнал о смерти бывшего "шоколадного короля", я как раз хотел дойти до магазина и пополнить запасы, благо деньги оставались. Но я вышел из подъезда - и сразу вернулся назад. Потому что...
Замолчав на полуслове, он встал и широко раздвинул тюль на кухонном окне. И я увидел, что все деревья и телеграфные столбы возле его дома были покрыты сидящими на них воронами, число которых явно переваливало за две и даже три сотни! Они сидели неподвижно и безмолвно, именно так, как, по рассказу Яковлева, они сидели в своем таинственном лесу. Но теперь они ждали. Свою добычу.

 

-Видишь?.. - почти прошептал Яковлев, машинально задергивая тюль. - Уже несколько дней они сидят и ждут, когда я выйду из подъезда и отойду на достаточное расстояние от него, чтобы не успеть вернуться назад. Я бы мог попытаться добежать до машины, но боюсь, что не успею быстро открыть дверцу. А еще боюсь, что им надоест ждать, и они доберутся до меня, разбив стекла... Сейчас они молчат. Но позавчера я приоткрыл окно, и крикнул, что я ни в чем не виноват, что я только исполнял чужую волю, а потом стал со слезами просить у них прощения. И тогда они захохотали - хрипло, как бесы. Это был именно смех, издевательский смех...

 

Они не воспользовались тем, что я открыл тогда окно. Они хотят, чтобы я в одиночестве сполна испытал все мучения, предназначенные мне, чтобы возненавидел свой добровольный плен и свою жизнь, чтобы не смог вынести голода и вышел к ним добровольно. Но я все же хочу попробовать добраться до машины...
Неожиданно Яковлев вцепился в мою руку:
-Теперь ты знаешь, что со мной произошло. Помоги мне, если сможешь? Помоги мне, я тебя прошу, я заплачу тебе, я отдам тебе все, что ты попросишь взамен, но - помоги мне, прогони их...
Опасаясь оставаться дальше в обществе этого психопата, я высвободил руку и, пообещав что-нибудь придумать, покинул его квартиру. В течении трех следующих дней он звонил мне по нескольку раз в сутки, но благодаря определителю номера я знал, когда мне лучше не поднимать трубку.

 

О смерти своего бывшего товарища по университету я узнал через неделю. Погиб он, очевидно, в очередном психическом припадке, за рулем своей машины, гоня ее по трассе на полной скорости и в результате этого столкнувшись с огромной фурой, водитель-дальнобойщик которой чудом остался жив. Впрочем, для него авария также не прошла бесследно, так как он утверждал в показаниях, что легковой автомобиль, неожиданно появившийся перед ним из-за поворота, был окружен стаей черных птиц, и потому напоминал скорее темную тучу трепещущих крыльев, зигзагами несущуюся по дороге.
В органах предпочли закрыть на это глаза, как будто и не было найдено среди бесформенной груды покореженного и оплавленного металла, в который превратились столкнувшиеся машины, нескольких черных тушек мертвых воронов...

 

Илья Маслов

[Эдгар]

Многие животные и птицы получили свои названия благодаря той местности, где они обитают или обитали в прошлом. Канарейка — родом с Канарских островов, амурский тигр — с берегов Амура, а сиамский кот — из Сиама. Эти представители фауны существуют в реальности, их можно увидеть и услышать. А вот с легендарным мальтийским соколом дело обстоит несколько иначе. Что это за птица — одна из многочисленных загадок и тайн, окутывающих орден святого Иоанна Иерусалимского.

 

Сокол мальтийский золотой — где он?
Согласно легенде, рыцари ордена госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского после того, как им пришлось оставить остров Крит в 1530 году, получили в свое распоряжение от испанского короля Карла V остров Мальту. При этом король поставил условие, что в качестве «арендной» платы иоанниты должны будут выплачивать испанской короне своеобразную дань — одного сокола в год. Чтобы выразить признательность монарху, в первый год своего пребывания на Мальте рыцари решили послать королю необычную птицу. Великий Магистр ордена Вилльерс д’Адан повелел из золота и драгоценных камней изготовить сокола в натуральную величину. Однако до испанского короля птица так и не «долетела» — попала, по преданию, сначала в руки турецких пиратов, а потом ее след и вовсе затерялся. Бесценный мальтийский сокол на протяжении столетий будоражил воображение кладоискателей и авантюристов и занял достойное место в списке так и не найденных мировых сокровищ. Говорят, что мальтийская драгоценная птица, стоимость которой исчисляется десятками миллионов долларов, в середине ХIХ века была покрыта черной эмалью, скрывшей от алчных взоров все ее великолепие. Возможно, до сих пор эта небольшая скульптура пылится в запасниках какого-нибудь провинциального музея или в антикварной лавке либо украшает чей-нибудь камин в качестве безделушки, купленной по дешевке на турецком блошином рынке.

 

Сокол мальтийский пернатый — кто он?
Сейчас трудно сказать, какого именно сокола имел в виду Карл V, когда запрашивал плату с Мальтийского ордена. Конечно, хороших ловчих птиц ценили все монархи Европы, увлекавшиеся соколиной охотой. Более всего ценились крупные белые кречеты с размахом крыльев чуть ли не в полтора метра, именно они считались одними из лучших дипломатических даров. В средневековых хрониках упоминается случай, когда герцог Бургундский выкупил своего сына из турецкого плена за 12 белых кречетов. Но кречет — обитатель лесотундры и прибрежных скал приполярных стран, на Мальте этих птиц никто никогда не видел.
Еще один крупный ловчий сокол — великолепный сапсан, мощный, с широкой грудью и «железными» мышцами. Осанка его величава, полет стремителен: пикирующий на добычу сокол развивает рекордную для пернатых скорость — до 300 километров в час! Питаются сапсаны только птицами и добычу свою хватают в воздухе, делая знаменитые «ставки» — удар сверху вниз по касательной на невероятной скорости. Именно своим зрелищным способом охоты этот сокол и прославился среди знатоков. Но на Мальте сапсан не живет, туда лишь изредка залетает его близкий родственник — рыжеголовый сокол шахин, он помельче и не столь эффектно охотится.
В странах Ближнего Востока излюбленной ловчей птицей был сокол балобан. Он несколько меньше кречета и медлительнее сапсана, но зато это универсальный охотник. С хорошо обученным балобаном ловят зайцев и сурков, фазанов и кекликов, уток и дроф. Раньше в арабских странах самых искусных ловчих балобанов знатоки по ценности приравнивали к верблюду, сейчас — к роскошному лимузину. Но вряд ли именно этот сокол предназначался для испанского короля, ведь на Мальту эти красавцы залетают только случайно.
Значительно чаще на острове видели средиземноморского сокола. Птица эта среднего размера, размах ее крыльев достигает 115 сантиметров. Способность к охоте парами на обширных территориях, практически лишенных растительности, позволила этим соколам жить там, где почти нет других хищных птиц. Добычу они схватывают в воздухе, близко над землей или прямо на ней. Основу их рациона составляют птицы среднего размера, ловят они также грызунов и крупных насекомых. Чаще всего хищники пикируют на добычу сверху, но используют и нападение сбоку, а иногда даже подкрадываются к добыче. Гнезда свои средиземноморские соколы устраивают на деревьях, скалах в труднодоступных местах, в колючих кустарниках. Селятся они и на искусственных сооружениях — столбах, радиомачтах, их гнезда находили даже на египетских пирамидах. Пара занимает свою территорию в течение всего года и защищает ее от сородичей. Средиземноморский сокол вполне подходит на «роль» мальтийской дани, но есть одно «но»: в настоящее время в Европе эти соколы находятся на грани вымирания, да и раньше встречались чрезвычайно редко. Хотя, конечно, именно это обстоятельство могло сделать эту птицу особенно ценной. Залетал на Мальту и сокол дербник, совсем небольшой хищник с относительно короткими крыльями и длинным хвостом. Эффектные атаки на жаворонков в поднебесье сделали эту некрупную птицу охотничьим соколом, но знатоки ни дербником, ни его добычей — птичьей мелочью — не интересовались, а самого его называли «дамским» соколом за то, что он пользовался большой популярностью у охотниц. Дербник, несомненно, прекрасная птица, но дарить дамского сокола королю — это почти насмешка...

 

В честь прекрасной дамы
Рыцарями бывали не только короли и воины, но и ученые. Один из них, Женэ, описал в 1839 году птицу, которую назвал соколом Элеоноры. Это было первое европейское пернатое, получившее имя в честь женщины — принцессы Элеоноры Арбореа, которая еще в ХIV веке включила в свод законов острова Сардиния указ об охране соколов. Сокол этот невелик, длина его всего около 40 сантиметров, из которых 15 приходится на хвост, но размах узких серповидных крыльев поражает — 130 сантиметров! И клюв у этой птицы самый большой в семействе соколиных. Изящный внешний облик сокола сочетается с удивительным акробатическим полетом. Он скользит на воздушных потоках вдоль прибрежных скал, отвесно ныряет к морю, проносится над волнами и вновь взмывает в небо. Соколы Элеоноры — настоящие морские птицы, они гнездятся на берегах островов в Средиземном, Эгейском и Адриатическом морях и в Тунисе. В отличие от большинства хищников, предпочитающих одиночество, они селятся колониями по 50–100 пар. Еще в середине ХIХ века сокол Элеоноры считался редким видом, недавние исследования показали, что сейчас в Средиземноморье обитает примерно 4500 пар этих птиц. Конечно же, во всех цивилизованных государствах их охраняют, но браконьеры еще не перевелись.
Сейчас на Мальте никаких особенных соколов нет, но кто знает, какие хищные пернатые гнездились там в начале XVI века. Ведь все упомянутые птицы прекрасны, все ценны, и каждая могла бы служить моделью для драгоценного мальтийского сокола.
Отсюда

[Michail Tz]

Якутский народный эпос "Могучий Эр-Соготох"
Песня стерха. В .mp3.
Перевода не знаю

Track11.mp3

[Zourg]

“АПСАТЫ” (БОГ ОХОТЫ)

 

Среди языческих божеств балкарцев и карачаевцев божество охоты Апсаты занимает почетное место. “Согласно мифологии балкарцев, Апсаты представлялся им не в образе козла, а чаще всего в виде оленя с острыми рогами и тремя ногами” (216). В легендах божество охоты Апсаты предстает и в образе человека с большой седой бородой, закрывающей всю грудь, одетого в белоснежную одежду (217). В хореографии его представляли как высокого. коренастого мужчину с широкими густыми бровями, большими глазами, длинными усами и бородой, одетого в белую черкеску и бурку, в серой высокой папахе. На поясе у него висел длинный золотой кинжал. Подвязки на ногах из серебра. На пальце кольцо с изображением верховного бога Тейри.
Ни один охотник не мог убить дичь без благословения всемогущего и всесильного Апсаты. Поэтому для удачной охоты божеству Апсаты совершали жертвоприношения, обращаясь к нему,, его сыновьям и дочерям с песней-просьбой перед охотой и благодарственной песней после удачной охоты (218). В охотничьих песнях, молитвах, играх, танцах большое место занимает восхваление Апсаты, владеющего несметным количеством дичи.
Нормы охоты были такие: 2-3 охотникам разрешалось убить одну дичь, 4-5 охотникам - 2, и т. д. Того, кто нарушал установленную норму, Апсаты жестоко наказывал с помощью своих сыновей, дочерей и медведя. Так поступил Апсаты с легендарными охотниками Бийнёгером, Жантугъаном, Болжатом, Ачкерилем и другими. Апсаты мог приказать медведю расправляться с причинившим ему вред человеком или обрушить скалу на его дом (219)
Многие топонимические названия посвящены этому божеству: Апсаты ташы (камень Апсаты), Апсаты къала (крепость Апсаты), Апсаты къая (скала Апсаты), Апсаты кёл (озеро Апсаты), Апсаты жери (место Апсаты), Апсаты терек (дерево Апсаты), Апсаты юию (дом Апсаты), Апсаты жолу (дорога Апсаты).
Апсаты изображали на бляхах, на ручках мечей, сабель, на щитах и шлемах. По легенде, когда бесы потребовали у вождя нартов Ерюзмека меч, коня и шлем, он ответил: “Только знайте, что на моем шлеме изображен бог охоты; боюсь, что он рассердится на меня, если я отдам вам его изображение” (220).
Самую большую группу осеннях обрядовых охотничьих песен составляют произведения, обращенные к Апсаты. Обязателен был и особый обряд охотников, посвященный ему, без тщательного исполнения которого считалось, что охота невозможна (221).
Чтобы задобрить божество, в своих песнях народ щедро наделяет его пышными эпитетами, приписывает ему сверхъестественную силу, говорит об удивительной красоте его дочерей, колыбели его внуков, неприступной крепости Сары-Чуу - места жилья и ночлега Апсаты.
В этом отношении интересны следующие строки:

 

Эй, златоволосы дочери Апсаты,
Здесь прошел след его стада,
Не могу догнать, преградил бы ты путь им,
Позволил бы сокрушить могучие их тела, говорим.
Ай, туры бывают большеглазые, говорят.
Эй, охотники бывают верны своим словам.
Эй, двух-трех (туров) дай в одну ложбину свалить, говорят.
Подгоревшую лепешку охотника дай обмакнуть в жир;
Охотников научи шкуру на тулук (кожаный мешок.- М. К.) снимать;
Трех-четырех (туров) по ложбине волочить, Ой, очень высока крепость Сары-Чуу, говорят:
Там живет семья Апсаты и его дети, говорят (222).

 

Любая охотничья песня сопровождалась танцами и играми, неотъемлемой частью обряда. Танец златовласых дочерей Апсаты исполняют девушки, в косы которых вплетены золотые монеты. Один парень надевает маску тура с большими глазами и проходит по танцплощадке на другой конец. Вслед за ним в масках идут исполнители в позе охотников с луками и стрелами. К “туру” присоединяется еще один “тур”, затем третий. “Охотники” преследуют “туров”. Они “убивают” их и танцуют вокруг них победный танец.
Балкарцы и карачаевцы охотились также и на зубров. Об этом говорит ряд легенд, топонимических названий и такое прекрасное народное поэтическое творение, как “Доммай уугъа баргъанланы жырлары” (Песня идущих охотиться на зубров). Она исполнялась охотниками обычно осенью, когда тучнели зубры. Это была песня-заклинание для удачного промысла:

 

Луки готовим, на зубра идем,
Бурные реки перейдем, до Доммай-Сырта дойдем,
Недобрые орлы покоя не дают, над головами парят:
Пусть черный ворон (над нами) кружит (к нам беду не допускает),
А Апсаты стал на защиту, в лес не пускает,
И ни один охотник зубра не свежует.
У белобородого (Апсаты) жирного зубра просим,
Белобородого больше души своей любим (223).

 

При сценическом исполнении на танцплощадке наводятся танцор в маске зубра - “старик”, который изображает Апсаты, и охотники с луками и стрелами. В центре - ”черный ворон”, символ оберега от различных неудач. Все они дополняют охотничий танец в честь Апсаты. Затем “Апсаты” приглашает охотников к себе, и все танцоры уходят со сцены.
У карачаевцев и балкарцев сохранилось много древних танцев, .посвященных охотничьей теме. Вероятно, они когда-то составляли самую многочисленную часть народных танцев, так как охота издавна была одним из основных средств существования этих : народов. Охотничьи танцы и игры и их реквизит были тесно связаны с песней. Ни одно торжество, посвященное охоте, не проходило без танцев. “Среди карачаевцев и балкарцев бытуют древние охотничьи песни. По всей вероятности, они когда-то составляли многочисленную часть народных песен, так как охота издавна была одним из основных средств существования” (224). Как отмечает Е.Б. Вирсаладзе, “глубокие традиции института охоты в истории и .культуре народов Кавказа подтверждаются многочисленными источниками (историческими, этнографическими и др.)” (225).
“С именем Апсаты у карачаевцев и балкарцев был связан древнейший ритуальный праздник посвящения в охотники, который проводился в широких масштабах. К участию в нем допускались только мужчины. Во время празднества у камня Апсаты (“Апсаты таш”) устраивались жертвоприношения, которые сопровождались хоровым пением, игрой на музыкальных инструментах. Участники празднества рядились в специальные наряды, надевали маски в виде звериных голов. Они пели, танцевали, имитировали приемы охотничьего искусства” (226). Музыкальными инструментами были рожок, трещотка, барабан.
По народным поверьям, Апсаты имел дочерей ,и сыновей. Когда стадо пасла его старшая дочь Фатима, охотнику трудно было убить зверя, так как она отличалась строгостью и скупостью. Копда же стадо пас младший его сын-Дыгылмай, охотники возвращались домой с богатой добычей. Вот почему охотники говорили:

 

У Апсаты три сына,
Особенно щедрый - младший сын,
Младшего зовут Дыгылмай (227).

 

На одном конце сцены танец представляли следующим образом: стоят “охотники”, а на другом-старшая дочь Апсаты “и трое его сыновей”. Охотники начинают двигаться в сторону детей Апсаты. Навстречу им идет старшая дочь Апсаты и поднимает правую руку Вперед. Охотники останавливаются, понимая, что она запрещает им идти на охоту. Дочь Апсаты проходит кругом по танцплощадке и покидает ее. Сын Апсаты Дыгылмай подходит к охотникам и приглашает их на охоту.
При исполнении песни “Апсаты” она сопровождалась, как правило, жестикуляцией и пантомимой” (228). Этим исполнители представляли зубра, оленя, тура, медведя, лисы, горного козла, а также встречу с черным вороном, следы дичи, стрельбу из лука, переходы через бурные реки, пропасти и т. д. Эту песню-пляску исполняли на заре, когда охотники собирались на охоту. В ней передается единовластие хозяина всех зверей и его детей, “следы которых дают охотникам счастье”. Если Апсаты желает охотникам удачной охоты, то наводит на след любой дичи. Апсаты поступал так с теми охотниками, которые строго соблюдали законы охоты. А тех, которые нарушали законы охоты, он вынуждал бродить по горам, лесам, балкам, как голодных собак. Какая бы неудача не постигала их, охотники не проявляли недовольства в отношении Апсаты и его детей.
Песня-пляска в честь Апсаты выражает прось бу посочувствовать охотникам в их нелегком труде, который сопрягался со многими опасностями. Они встают на рассвете с петухами, неделями бродят по горам и лесам, их постоянными спутниками являются жгучие горные ветры, холод и голод. Их пища - прокисшая печень, горелый чурек, холодная вода. На каждом шагу их подстерегают хищные звери и снежные обвалы.
У охотников существовало традиционное правило: в первую очередь обращаться к младшим детям Апсаты, чтобы они передали старшим их просьбу разрешить им охотиться. В свою очередь старшие дети передавали просьбу самому Апсаты. Эту последовательность охотники не нарушали.
Молодых охотников учили бережному отношению к живой природе, к животному миру, птицам и насекомым, независимо от того, полезны или вредны они для человека. Нельзя было бессмысленно уничтожать диких зверей. Убивать белого тура или оленя строго запрещалось. А кто убьет их, тот непременно ослепнет - говорили старики-охотники.
Об охотничьих обычаях Н. П. Тульчинский писал: “Горские охотники (карачаево-балкарские.-М. К.) никогда не стреляли в зверя во время его бега, а всегда в то время, когда зверь стоит или лежит” (229).
“Когда на охоте несколько человек, то тот, кто уоил зверя, берет себе голову и верхнюю часть груди, остальное делится поровну; шкура делится между всеми охотниками на равные части. При встрече охотников с посторонними лицами, каждый из них обязан дать им некоторую долю из своей части.
Когда убитый зверь оставлен в пиле за невозможностью нести его одному человеку, или по другим причинам, охотник отрезает голову или потрошит внутренности и отправляется в аул или кош (шалаш.-М. К.) за помощью: оставленного в поле зверя никто не тронет.
По обычаю, старший предлагает младшему первому стрелять, но это не больше как церемония: младший все-таки предоставляет старшему первый выстрел. Когда охотник охотится с гостем, то первый выстрел обязательно достается последнему, хотя бы он был гораздо моложе остальных.
Если раненый зверь ушел и убит другим охотником, то право в дележе принадлежит первому охотнику” (230).
“У осетин, как и у карачаевцев, сванов и других народов, к убитой дичи относились с чувством святости, но не допускали пренебрежительного отношения к ней. Например, дичь нельзя было волочить по земле. Ее нельзя было также сбрасывать вниз, запрещалось непочтительно говорить с ней” (231). Нарушение указанных правил, по мнению старых охотников, могло повлечь за собой гнев великого бога охоты Апсаты, который мог их в дальнейшем лишить добычи.
Убитую дичь осторожно и бережно поднимали с места. На дичь не наступали ногой: наступить на нее считалось большим грехом. Кости убитой дичи не ломали, считалось, что если собрать целые кости, то убитое животное могло снова ожить. “Убил охотник в лесу дикого козла, освежевал его, вырезал из него лучший кусок мяса и принялся жарить шашлык. Когда шашлык был готов, охотник проговорил: “Бисмиллах!” и хотел было отведать, как вдруг ша шлык соскочил с вертела, превратился в сырое мясо, которое приросло к тому месту, откуда оно было вырезано; шкура накрыла козла, и он, вскочив на ноги, кинулся прочь от охотника,- говорится в одном предании” (232).
Если одному охотнику удавалось подстрелить девяносто девять диких животных, то сотое убивать запрещалось. Если охотник нарушит этот запрет, то он непременно погибнет в пути,- говорили старые охотники. По одной из легенд, известный охотник Болжат убил сотого дикого животного, и после этого погиб в Суканоком ущелье. Речка, родник, место носят имя легендарного охотника.
Выше уже говорилось, что охотнику запрещалось убивать белого тура или белого оленя, так как, в противном случае, можно было ослепнуть. Убийство пятнистого оленя грозило охотнику параличем.
В случае убийства тура или оленя с детенышем охотник мог получить травму на всю жизнь. Потому тура или оленя не убивали, если рядом находился детеныш.
Один охотник не мог отобрать добычу другого. В противном случае преступника решением Тёре выгоняли из родного аула.
Если один охотник, встретив другого, тяжело раненного, не оказывал ему помощь, то другие охотники приводили его к черному камню (налат таш), возле которого выносили решение выгнать его навсегда из родного аула.
Считалось также большим грехом присвоить добычу из ловушки другого охотника. Оставленные на камне Апсаты рога тура или оленя строго запрещалось брать кому бы то ни было.
Охотника, убившего дичи больше положенного, наказывали: отбирали оружие, лишали почетного звания лучшего охотника и выгоняли из родного аула.
Ссоры за угодья между охотниками разрешались на совете охотников у Апсаты таш.
Клятву не нарушать охотничьи правила давали у Апсаты таш, при этом старший охотник, державший знамя с изображением тура, наклонял его в сторону того, кто давал клятву. После этого охотники трижды обходили большой обрядовый костер в знак очищения от грехов.
Охота могла длиться нечетное количество дней - три, пять, семь, например. На охоту отправлялись в “баш кюн” (головной день, т. е. понедельник).

 

В день головной они в путь отправлялись далекий,
И пробирались охотники сумрачной чащей лесной.
Бурка теплее была, и проворный был конь быстроногий,
Метче стрела и острее кинжал были в день головной (233).

 

Если кто-то из охотников видел плохой сон, то охоту откладывали на другой день. Во время гона охотник про себя молил Апсаты помочь ему завершить охоту удачно и не разговаривал с напарниками, которые были с ним в лесу.
Если охотник часто спотыкался во время преследования дичи, то прекращал охотиться. Он понимал, что Апсаты против преследования данного объекта, и уходил искать следы другой дичи. Если у кого-либо из охотников ломалась лыжа (шерже), то его товарищи меняли маршрут, а его самого возвращали домой, пообещав принести его долю.
Охотники Балкарии и Карачая были людьми большой физической силы, смелости, мужества, они хорошо знали охотничьи места и умели ориентироваться на местности.
Мясо дичи считалось очень вкусным: им угощали близких и почетных гостей. Такое мясо входило в состав калыма и выплачиваемого долга.
Шкуры диких животных использовались в качестве половиков и ковров, а также для пошива шуб, воротников, шапок и ноговиц.
Из рогов делали бокалы-ритены, из которых пили заздравные и почетные тосты. Они же применялись для изготовления рукоятей, плеток, кинжалов, ножей, наконечников для деревянных вил; ими украшали жилища, изготовляли вешалки для одежды.
На камнях Апсаты, Аштотур, Байрыма рога диких животных ставили в качестве жертвенных предметов.
Черепа диких животных применялись как обереги от злых духов. Важную роль охоты в жизни карачаевцев и балкарцев отмечали многие путешественники. Н. П. Караулоа: “Обилие дичи в горах содействовало развитию охоты, но среди болкар (балкарцев.-М. К.) занимаются этим промыслом отдельные личности. Охотятся на туров, коз, зайцев и разную птицу. Рыболовство развито слабо” (234).
И. Ф. Бларамберг отмечал, что “в лесах водится большое количество зверя, такого, как медведи, волки, зайцы, дикие кошки, .серны и куницы, мех которых очень ценится. Карачаевцы прода-: ют на внешних рынках шкуры медведей, зайцев, диких котов и куниц; козьи шкуры они оставляют у себя, чтобы использовать в качестве ковров, на которые становятся на колени во время молитв. Из этих шкур делают на татарский манер завязки для обуви или разрезают их на очень тонкие полоски, используемые вместо ниток для шитья” (235).

 

 

 

Добавлено

 

Е.М. Мелетинский

 

Палеоазиатский эпос о Вороне и проблема отношений Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки в области фольклора*
Мифы и сказки о Вороне относятся к числу самых ярких культурных явлений, объединяющих народности северо-востока Азии и северо-запада Америки. В сказаниях этих народов Ворон выступает в роли культурного героя и одновременно трикстера-обманщика, причем многие сюжеты повторяются в регионе Чукотка-Камчатка-Аляска. В некоторых случаях идентификация сюжетов требует пристального фольклорного анализа, но после того как соответствующий анализ проделан, результаты представляются достаточно очевидными. Сказания о Вороне имеются у всех народностей Камчатки, Чукотки и Аляски - у ительменов, коряков, чукчей, северных атапасков, эйяков, тлинкитов, хайда, цимшиан, квакиутлей и других индейцев северо-западного побережья Северной Америки, а также эскимосов и алеутов. Эти сказания маркируют определенный фольклорный регион, за пределами которого встречаются либо отголоски вороньих сюжетов - результат прямого влияния фольклора чукчей или северо-западных индейцев, либо очень примитивные рассказы, в которых Ворон не является культурным героем, лишен религиозно-мифологического ореола и имеет преимущественно негативную оценку.

 

Основными носителями вороньего эпоса, по-видимому, являются все же палеоазиаты чукотско-камчатской языковой семьи и индейцы Аляски, возможно, в первую очередь, на-денеязычные.

 

При самом общем взгляде бросается в глаза, что вороний эпос достиг наивысшего развития у коряков, а в недавнем прошлом - и у сильно обрусевших ительменов на азиатской стороне, у тлинкитов, хайда, эйяков, в заметном объеме у цимшиан и квакиутлей на американской стороне. Но здесь речь может идти скорее о совпадении масштаба циклизации и о большей живучести, чем об общих истоках. Сама циклизация у коряков и ительменов имеет "семейный", а у северо-западных индейцев биографический" характер, совпадение конкретных мотивов у тлинкитов, например, и коряков не больше, чем у иных этнических групп, в том числе чукчей и северных атапасков, у которых вороньи мотивы очень архаичны, но не стали центром притяжения других мотивов и сюжетов. Вороний эпос в редакции северо-восточных палеоазиатов и в редакции аляскинских индейцев надо сопоставлять в целом, после изучения этнических вариантов в рамках каждой редакции.

 

Хотя в близкой родственности и общем происхождении чукчей и коряков нет ни малейших сомнений, само их разделение, возможно, относится к XIII веку 1, а процесс вхождения в чукотско-камчатскую этнолингвистическую группу ительменов составляет нерешенную проблему: рано отделились 2 или поздно включились 3. В фольклоре XVIII-XX вв. можно противопоставить ительменско-корякскую фольклорную общность чукотско-эскимосской. Близость корякских и ительменских повествований, если оставить в стороне обрусение ительменов, настолько велика, что во время экспедиции 1976 года Кака - старый коряк из пос. Рекинник - выражал мне возмущение тем, что в сборнике Г.А.Меновщикова ительменам якобы приписываются корякские сказки. Чукотский же фольклор несомненно имел глубокое взаимодействие с эскимосским. Значительная часть чукотского фольклорного массива 4 очень близка традициям азиатских эскимосов. По-видимому, по этой причине мифы о Вороне Куркыле несколько изолированы и законсервированы у чукчей, но зато они в значительной степени сосредоточены в архаическом жанре "вестей начала творения", т. е. мифов творения. Большей частью Ворон здесь не называется творцом, но практически совершает основные деяния демиурга и культурного героя. Из его выделений образуются горы и реки, из щепок он делает различных животных, из земли, травы или костей нерпы - людей. Ворон научает людей физиологическим отправлениям и речи, изготовляет для человека сакральный инструмент для добывания огня. Главный его подвиг - добывание света, либо путем продалбливания небесной тверди совместно с другой птицей (чисто чукотский сюжет), либо посредством похищения солнца, луны и звезд у злого духа (сюжет, в принципе универсально распространенный по всему ареалу). Чукотский Куркыль не первопредок, и только один вариант сюжета происхождения людей (Ворон-отец первых людей, большей же частью он их "изготовитель"), возможно, является реликтом подобного представления.

 

Несколько особняком стоит своеобразная героическая сказка об Орле и Вороне в истории о сменном браке, содержащая, по-видимому, символику инициации (проглатывание-выплевывание гигантской рыбой) и следы тотемической оппозиции Орла и Ворона (созвучной их противопоставлению у американских индейцев), а также сказка о бедном тюленчике - сыне Ворона или о страдающей в замужестве дочери Ворона. В некоторых сказках о животных Ворон с чертами трикстера противостоит Волку, Лисе, Зайцу, Сове и т. п. Хотя Ворон в чукотском фольклоре иногда и проявляет колдовские способности, но мотивы борьбы со злыми духами прикреплены к легендам о шаманах. Что касается коряков и ительменов 5 (фольклор их более подробно проанализирован в наших статьях 6), то, если судить по записям XIX-XX вв., создается впечатление, что камчатская версия вороньих сказаний находится в отношении дополнительной дистрибуции с чукотской, в то время как в чукотских мифах Ворон обычно отделен от творца, но фактически совершает дела творения; коряки, наоборот, называют иногда Ворона творцом в заклинаниях против злых духов и приписывают ему изобретение бубна 7, однако практических творческих деяний он не совершает.

 

В фольклоре аборигенов Камчатки отсутствует сам жанр "вестей" о первотворении и все повествование покрывается категорией сказки (лымныл). Ворон наделен яркими чертами трикстера, вечно ищущего пищу, но не столько в рамках анималистической сказки, сколько в жанре "семейных" анекдотов о ссорах Куйкынняку (Большой Ворон) с женой Мити. Если упоминание детей Ворона у чукчей - исключение (в сказках о Вороне и Орле и их детях или о тюленчике - сыне Куркыля, о его дочери, выданной замуж за росомаху), как и сами соответствующие героические сказки-мифы, у коряков и ительменов почти весь повествовательный фольклор сфокусирован вокруг вороньего "семейства", а приключения сыновей и дочерей Ворона (в особенности старших - Эмемкута и Тинианаут - Синаневт) составляют основное содержание героической сказки. Вместе с тем время жизни Ворона и его семейства (народа) маркирует далекое прошлое, мифическую эпоху первотворения, и сам Ворон постоянно фигурирует в качестве патриарха "вороньего" народа и одновременно племенного предка коряков и ительменов, в известном смысле общечеловеческого первопредка. Как зоо-антропоморфный предок, Ворон у коряков и ительменов приближается к типу тотемного персонажа. Следует, однако, отметить, что подобно тому, как в чукотском фольклоре обнаруживают реликты представлений о Вороне как первопредке, так же еще более отчетливо в корякско-ительменском открывают следы творческих деяний Ворона (не говоря уже о спорадическом назывании его творцом).

 

Рассказ о добывании пресной воды страдающим от жажды Вороном иногда имеет этиологический финал в виде эпизода образования рек (у индейцев этот сюжет всегда этиологичен); нет истории о добывании Большим Вороном солнечного света, но есть комически-пародийный рассказ о временном похищении Солнца другим Вороном-человеком. Некоторые плутовские трюки Большого Ворона (например, изготовление "слуг" или "родичей" из падали или частей собственного тела) как бы являются пародийной редакцией его же настоящих подвигов творения. Кроме того, из описаний Стеллера и Крашенинникова 8 мы знаем о том, что аборигены Камчатки в XVIII веке считали Ворона и первопредком, и демиургом - культурным героем. Ительмены мыслили Ворона (по-ительменски - Кутх) творцом неба и земли (иногда Земля мыслилась его сыном или плодом превращения его сына или считалась спущенной с неба) и земного рельефа, создателем первой лодки и отцом Тыжил-Кутха (явное ответвление от того же исходного образа), который в свою очередь сотворил зверей, изобрел сети из крапивы и положил начало рыболовству, а также начал шить одежду из меха. Сам Кутх якобы после длительных странствий по Камчатке покинул ее (или перешел учить другие племена) - мотив, чрезвычайно типичный для мифов о тотемных предках и культурных героях у различных народов (например, у австралийцев).

 

Из сопоставления чукотской и корякско-ительменской версии вытекает, что такие деяния демиурга и культурного героя, как создание людей и зверей, добывание света, создание земной суши и пресных водоемов, а может быть, и начало рыболовства, а также регулирование ветров и погоды, было известно общим предкам северо-восточных палеоазиатов. Им несомненно были известны и некоторые плутовские мотивы, поскольку таковые находим у всех северо-восточных палеоазиатов.

 

По-видимому, все северо-восточные палеоазиаты на более раннем этапе знали Ворона как первопредка и одновременно культурного героя, как первого шамана и одновременно мифологического плута. Такое комплексное представление мы найдем не только в образе Ворона на Аляске (см. ниже), но и во многих других архаических мифологиях. Можно сказать, что первопредок - культурный герой (часто и трикстер) - это центральная фигура "первобытного" фольклора.

 

В мифологическом пантеоне северо-восточных палеоазиатов 9 Ворон в определенном смысле противостоит различным категориям духов не только в системном, но и в стадиальном плане. В том, что Ворон жил и действовал в ранние времена, а духи продолжают функционировать и в последующие времена, как раз и заключается это стадиальное противопоставление (хотя оно проводится не всегда четко). Очень поучительно сопоставление Ворона с верховным небесным существом, функции которого иногда частично смешиваются с функциями Ворона даже в делах творения (см. выше о чукотских мифах творения).

 

Анализируя основные апеллятивы небесного существа и скудную информацию о его культе, мы пришли к выводу, что небесный хозяин моделирует космос в целом и небо как его высокую привилегированную часть, а Ворон - социум и землю как местообитание людей. Небесный хозяин осуществляет божественную власть, а Ворон - шаманскую медиацию между частями космоса. Как творец, первый является пассивным инициатором, а второй - активным исполнителем. Если небесное божество обновляет души людей и животных и связано с циклической реинкарнацией, то Ворон является первосоздателем людей и зверей, первопредком, связанным с концепцией ранних времен. Ворона можно считать в известном смысле более древним мифологическим персонажем. Таким раскрывается образ Ворона и круг основных вороньих мотивов у предков северо-восточных палеоазиатов.

 

Однако в процессе дальнейшего развития собственно корякский фольклор, обособившийся от чукотского и усиливший контакты с ительменским, приобрел свое индивидуальное лицо и создал ряд новообразований, не известных чукчам. Эти новообразования связаны главным образом с "семейной" циклизацией и усилением черт трикстера у Ворона. Многочисленные плутовские проделки голодного и жадного Ворона с целью добывания пищи даны на семейном фоне, в контактах и конфликтах с женой Мити и их общим потомством. Трюки часто имеют характер метонимической замены добывания пищи добыванием ее "подателей", например добыванием жены, связанной с источниками пищи, или добыванием "подателей" жены, т. е. богатых свойственников, или изготовлением агентов добывания пищи в виде "человечков", "собачек" и т. п. Сами поиски пищи часто имеют парадоксальный, шутовской характер "мнимой" охоты и т. п. и сопровождаются нарушением физических и социальных норм (перемена пола или нарушение принципа полового разделения труда, нарушение гостеприимства, правил коллективного потребления добычи и т. д.). Пища или агенты ее добывания часто изготовляются из негодных и "низких" материалов (экскременты, падаль, половые органы и т. д.). Когда трюки приобретают антисоциальный характер, например когда Ворон пытается изменить Мити, утаить добычу для себя одного (притворившись мертвым, он съедает семейные запасы на зиму), он всегда терпит фиаско. Бесплодные попытки Куйкынняку раздобыть еду часто противопоставляются успешному добыванию пищи его сыновьями в результате нормальной производственной деятельности, большей частью охоты на диких оленей. Заметим мимоходом, что Куйкынняку всегда береговой житель и приморский охотник (вспомним корякскую охотскую культуру морских охотников со времен неолита 10), а его сыновья - охотники на диких оленей (другое исконное занятие северо-восточных палеоазиатов) и реже - морские охотники; "оленеводы" большей частью изображаются как "чужие", чьим богатством Ворон хотел бы поживиться.

 

У коряков и ительменов к "вороньему народу" прикреплены буквально все мифы-сказки о борьбе со злыми духами. Победа большей частью достается за счет колдовских способностей Куйкынняку или его старшей дочери, но само применение этих способностей имеет одновременно вид плутовского трюка. Эти рассказы о борьбе со злыми духами стоят как бы посередине между мифологическими плутовскими анекдотами и героической мифологической сказкой.

 

Большинство собственно героических мифов-сказок описывают брачные приключения сыновей и дочерей Ворона, в первую очередь, старшего сына - Эмемкута и младшей дочери - Тинианаут (ительмен. Синаневт). Повествования этого типа обычно состоят из двух композиционных ходов в виде двух брачных попыток, скрывающих противопоставление неудачных (бесполезных) и удачных (полезных) брачных партнеров. Порой смена брачных партнеров символизирует переход от эндогамного брака (иногда в форме настоящего инцеста) к экзогамному, т. е. представляет собой социогенный миф. Однако в большинстве случаев речь идет об установлении путем браков полезных контактов с такими существами, которые контролируют источники пищи или погодные условия, благоприятствующие охоте, воплощают весеннее обновление природы и т. п. (женщина-трава или ягода, хозяйка морских животных в виде женщины-кита или другого морского существа, облачные люди, контролирующие рыболовство, хозяйка погоды и т. д.). К числу полезных матримониальных связей иногда относится и брак со злыми духами-людоедами, но только в тех случаях, когда людоеды после брака меняют желудки и становятся безопасными для вороньего народа - предков людей.

 

У чукчей, как мы знаем, имела место только слабая попытка создания героической сказки, не имеющая почти ничего общего с корякско-ительменской.

 

На американском континенте у индейцев вороньи мифы и сказки наиболее многочисленны у тлинкитов 11 и хайда. Несколько меньше они распространены у других племенных групп северо-западного побережья - у цимшиан и квакиутлей 12, не входящих в на-денеязычную языковую семью. Немало "вороньих" сюжетов записано от небольшого племени эйяков, живущих на реке Медной 13, и у ряда племен северных атапасков 14. О характере вороньих сюжетов у американских эскимосов и алеутов мы уже писали выше. Атапаски (кучины, кенайцы, танана и др.) и эйяки, так же как тлинкиты и хайда, принадлежат к языковой семье на-дене, которая, как принято считать, перешла из Сибири на Аляску с последней миграционной волной, т. е. около 10 тыс. лет назад. Тлинкиты оторвались от северных атапасков и влились в конгломерат индейских племен северо-западного побережья, по данным глоттохронологии Сводеша, больше двух тысяч лет тому назад, возможно, отколов при этом протоэскимосов от протоалеутов 15.

 

Соотношение между вороньим эпосом тлинкитов (отчасти и других индейцев северо-западного побережья) и северных атапасков примерно такое же, как и между соответствующими сказаниями коряков с ительменами, с одной стороны, и чукчей, с другой. В то время как К.Мак-Кеннан 16 возводит вороньи мотивы у северных атапасков к влиянию северо-западных индейцев, Г. И. Дзенискевич в статье о Вороне у атапасков 17 справедливо указала на оригинальность североатапаскских мифов о Вороне, как бы законсервированных в своей архаической форме и оттесненных на периферию более поздними циклами об иных культурных героях, отчасти общих с алгонкинами (ср. чукотские мифы о Вороне - культурном герое - на фоне основного фольклорного массива, сходного с эскимосским). Не следует забывать и о том, что у северных атапасков, например у танана, сохранилось деление племени на две фратрии - "тцион" и "нэльцин", и о их соотнесенности с волком и вороном 18. Ф. Врангель 19 упоминает фратрию Ворона ("воронье поколение") у танайна. Атапаски, по данным Врангеля, сохранили представление о Вороне как о демиурге и культурном герое, создателе неба, земли и человека, в частности прародительниц двух фратрий 20. В фольклоре атапасков, записанном в XX веке, имеются рассказы о сотворении им земли и земного рельефа, водоемов, специально - женщин, о добывании небесных светил, "освобождении" рыб и начале рыболовства, о происхождении черной окраски Ворона. Очень характерен североатапаскский миф о создании Земли, в частности Аляски, Вороном, уставшим летать над океаном со стаей перелетных птиц - родичей его жены - гусыни или утки, казарки, журавля. Дзенискевич 21 видит в этом мифе реминисценцию самой миграции предков атапасков из Сибири. Противопоставление Ворона водоплавающим и особенно перелетным птицам имеет место в вороньей мифологии азиатской (например, в истории женитьбы гуся на дочери Ворона у коряков) и американской соответственно.

 

С историей женитьбы на перелетной птице перекликается широко распространенный у северных атапасков рассказ об обманном браке Ворона с красавицей-дочерью богача. Рассказы о Вороне, трикстере, достаточно широко распространены у атапасков и в общем однотипны с таковыми же рассказами у северо-западных индейцев. Такие сюжеты легче делаются "бродячими", и при изучении генезиса и эволюции вороньего эпоса в целом гораздо существеннее судьба серьезных историй о Вороне - культурном герое, связанных непосредственно с мифологическими представлениями.

 

У эйяков воронья мифология еще более развита, чем у северных атапасков, но территориальная близость их к тлинкитам затрудняет четкое размежевание с последними.

 

У тлинкитов вороний эпос получил оптимальное развитие (по уровню циклизации с ним сравним только вороний эпос коряков и ительменов), не утеряв и не ослабив при этом всей полноты исходных религиозно-мифологических представлений о Вороне как первопредке, демиурге, культурном герое, великом колдуне и одновременно мифологическом плуте. Исключительное значение Ворона в тлинкитских мифах поддерживается разделением тлинкитов на фратрии Иеля и Канука, т. е. Ворона и Волка (или Орла у северных тлинкитов). Члены фратрии Иеля считают Ворона своим родоначальником. "Что и как делал и жил Эль, так точно живем и мы", - говорили тлинкиты И.Е.Вениаминову 22. "Ворон - глава нашего племени, Вы знаете", - говорил информатор Ф. де Лагуне 23. Этим информатор мотивирует подражание Ворону во время обрядового патлача, исполнение якобы сочиненных Вороном песен и т. д. "Вот почему мы такие лгуны - потому что мы Вороны" 24.

 

Образ Ворона широко используется для декорирования ритуальных домов и тотемных столбов. Представление о небесном божестве у тлинкитов сближено с образом Ворона еще более, чем у палеоазиатов чукотско-камчатской группы. В ряде мифов образ Ворона раздвоен и наряду с Иелем фигурирует старый "Ворон с истоков реки Насс", Насшакиель - его дядя с материнской стороны, гораздо реже - отец или дед (ср. противопоставление Куйкынняку-Кутха и Эмемкута в мифах коряков и ительменов, Большого Ворона Куйкынняку и просто человека-ворона Вельмамтыльына в одной корякской сказке, Кутха и Тыжил-Кутха в ительменской мифологии XVIII века и т. п.). Насшакиель часто получает демоническую окраску. Он, например, насылает потоп, Иель спасается от потопа и находит освободившуюся от воды землю. И. Е. Вениаминов и некоторые информаторы Ф. де Лагуны дают характеристику Иелю, близкую к образу бога-творца (как и С.П.Крашенинников - Кутху).

 

В мифах Ворону как демиургу и культурному герою приписывается создание людей (из корней и листьев), раскрашивание птиц, добывание света и небесных светил (изредка земного огня) и пресной воды (ср. сходный мотив у коряков), регулирование прибоя, "освобождение" лосося и начало рыболовства или получение лосося от хозяйки лосося. Ворон учит людей устраивать праздники, выполнять шаманские и похоронные ритуалы, делать ловушки для рыб, крючки, гарпуны, лодки и т. п., он устраивает деление племени на роды после потопа, устанавливает обычай патлача.

 

В единичных вариантах рассказывается о добывании Вороном корней растений у выдр (шаманские звери-духи), о создании им ветров, об уничтожении им опасных зверей, изготовлении инструмента для добывания огня, изготовлении мужских половых органов и похищении женских, изготовлении из кедра игл дикобраза, а москитов - из пепла убитой росомахи и т. д. Сюжеты добывания света, отчасти освобождения лососей, раскрашивания птиц, похищения женщин с острова и некоторые другие совпадают с атапаскскими, но тексты, записанные от тлинкитов, подробнее, живописнее и, по-видимому, отражают более высокую ступень развития вороньего эпоса.

 

Тлинкитские мифы о культурных деяниях Ворона описывают не только созидание отдельных элементов природы и культуры, но также космическое упорядочение (регулирование прибоя) и космизацию хаоса (см. ниже о героическом мифе, содержащем мотив потопа). Что касается самих космических приобретений культурного героя, то они обычно имеют вид добывания "благ", находящихся во власти неких первоначальных хранителей, в их жилище, где-то на острове, откуда их нужно извлечь. Первоначальные хранители в тлинкитских мифах могут быть не только одинокими "хозяевами" (как у чукчей, эскимосов, атапасков), но и представителями либо противоположной фратрии, как Канук, владеющий колодцем с пресной водой, либо старшего поколения своего рода, как Насшакиель - брат матери Иеля.

 

Добывание обычно реализуется как отчуждение добычи, а отчуждение часто достигается или облегчается плутовскими трюками. Иель превращается в сына дочери Насшакиеля путем чудесного рождения от хвоинки и выманивает плачем мячи для игры - небесные светила; в гостях у Канука Иель пачкает постель, но ложно обвиняет хозяина и требует пресную воду; Иель делает вид, что уже добыл рыбу или морских ежей и, следовательно, бесполезно запирать рыбу или сохранять долгий прилив и т. п. Подобные приемы Ворона-трикстера демонстрируют не только архаическую недифференцированность ума, хитрости, но и проникновение анекдотов о трикстере в цикл культурного героя.

 

Параллельно с мифами о культурных деяниях Иеля у тлинкитов имеется множество мифологических анекдотов о Вороне-трикстере. Во всех этих рассказах Ворон либо отнимает пищу у других существ (в царстве теней или касаток, у орла или маленькой птички, у играющих салом мальчиков и др.), либо утаивает провизию для себя, обделяя других с помощью хитрости (отсылает племянника за топливом или отпугивает соседей мнимыми опасностями от китовой туши и т. д.), либо посредством обмана убивает и съедает свою жертву, иногда - вчерашнего партнера (заманивает на берег лосося или кита, заставляет прыгнуть в пропасть оленя, ступившего на ложный мост, уговаривает медведя отрезать от своего тела наживку для ловли рыбы и т. д. и т. п.).

 

Похищение добычи, в том числе и превращение партнера в добычу, облегчается и подготавливается путем симуляции собственного бессилия (притворяется больным или мертвым) или незаинтересованности с выдвижением мнимой цели либо угрозы (предлагает мальчикам играть салом как мячом, отсылает соперника с поручением, пугает мнимыми войнами). Большую роль играют мнимые добрые, а в действительности убийственные просьбы и советы, а также приближение к жертве или "хозяину" установлением свойственных связей. Как и в анекдотах у других племен, Иель иногда и сам попадает впросак: попадается на крючок и теряет клюв, обманут "рабом", еще более ловким трикстером, побит гусями или духами. Целый ряд плутовских мотивов является общим с таковыми же у северных атапасков и эйяков. Например, потеря и возвращение клюва, пребывание в чреве кита и убийство кита изнутри, попытка полакомиться приманкой для рыб, притворная смерть, отсылка партнера подальше от добычи, отпугивание от добычи вестью о приходе врагов, выманивание лосося и сталкивание оленя в пропасть. Однако эти мотивы у тлинкитов иначе аранжированы, входят в другие комбинации при объединении в сюжеты; например, мотив потери и возвращения клюва часто сопряжен с женитьбой, мотив женитьбы на гусыне не связан с созданием земли. Перемена пола и выход замуж (у тлинкитов - за вождя касаток) как средство добывания пищи, притворная смерть, изготовление "слуги" и некоторые другие моменты являются общими с такими же у коряков и ительменов; там тоже отделение и возвращение частей тела Ворона, но добровольное, а не вынужденное. Проделки Иеля иногда включают "карнавальное" инвертирование: охоту с мнимой переменой ролей (Ворон как бы проглочен китом, похищает наживку в позиции "рыбы" из воды или нарочно попадает в ловушку), выход замуж с переменой пола, мнимую смерть и т. п., так же как в корякском фольклоре и примерно в рамках тех же мотивов. Хотя в сознании тлинкитов плутовские и "культурные" деяния дифференцируются (культурные деяния иногда пересказываются в более строгом порядке 25), но в принципе они составляют две стороны единого мифологического эпоса о Вороне.

 

Как уже упоминалось, тлинкитский фольклор дает высокий уровень циклизации вороньих мифов, как бы превращая их в своеобразный вороний эпос. В этом он сравним с корякским и ительменским. Однако если корякский эпос о Вороне - плод семейной циклизации (что ведет к еще более полному втягиванию фольклора в вороний цикл), то тлинкитский - результат биографической циклизации. Центральный героический миф тлинкитов, не имеющий параллелей у атапасков, по-видимому, является новообразованием, развившимся на базе мифов о добывании света Вороном - мнимым внуком хозяина огня - и о регулировании прибоя. Создается впечатление, что основной героический миф о борьбе Иеля с Насшакиелем и спасение Иеля от потопа, напущенного старым вождем, есть частичная трансформация истории добывания света: Иель из внука Насшакиеля превращается в его племянника, его чудесным образом рождает не дочь, а сестра старого вождя; Ворон проникает к дочери, а в героическом мифе - к жене вождя. Насшакиель, как и хозяин прибоя, связывается с водяным хаосом, подлежащим упорядочиванию. Центральный тлинкитский миф добавляет к другим мифам об Иеле, во-первых, представление о начале мира не только как о создании и регулировании, но и как о прямой борьбе космоса с хаосом, во-вторых, представление о начале самого героя, его героическом детстве (и героической "инициации"), совпадающем с "детством" мира, и, в-третьих, увязывает космический и социальный планы, отождествляя космизацию хаоса со сменой и борьбой поколений в виде борьбы героя с дядей по матери.

 

Этот мотив должен быть понят в специфически тлинкитском социально-историческом контексте: при господстве материнского рода, находящегося в стадии разложения, дядя, особенно племенной вождь, представляет для племянника авторитет племенной власти и родовых установлений, источник материального и магического наследства, но одновременно и источник авторитарного насилия, он - патрон в трудных посвятительных испытаниях, а племянник для дяди - ближайший наследник, который его сменит и наследует ему в обход его родных сыновей. Заметим, что амбивалентные отношения поколений у индейских племен, у которых господствует отцовский род, представлены в мифах как отношения отца и сына.

 

На поверхностном уровне весь сюжет представляет собой историю вражды дяди и племянника как серии действий и противодействий. В ответ на истребление ее сыновей сестра Насшакиеля рождает неуязвимого Иеля, мстящего за братьев инцестом с теткой, старый вождь пытается за это извести Иеля, давая ему трудные задачи и насылая потоп. Иель спасается. Однако на глубинном уровне преследование дядей племянника не сводится к мести и, по-видимому, символизирует ритуальные посвятительные испытания (ср. символику инициации в примитивном чукотском рассказе о Вороне и Орле), обнаруживая тем самым известную амбивалентность. В тлинкитском повествовании амбивалентность отчасти преодолена тем, что положительная сторона инициации - обучение охоте и "шаманскому" превращению (умение летать в шкурках птиц) - отнесена на счет матери, а негативная сторона - преследование под видом трудных задач - на счет дяди.

 

Инициация подразумевает символику временной смерти и нового рождения в высшем статусе полноправного члена социума, т. е. известную непрерывность и в конечном счете бессмертие личности и рода. Здесь же забота о продолжении жизни рода осуществляется матерью, а попытки прекращения ее - дядей. Инцест в контексте инициационных мифов является крайним проявлением достигнутой героической личностью зрелости, но в качестве нарушения табу сам ведет к хаосу.

 

Глубинный семантический уровень данного сюжета имеет, кроме только что рассмотренного биографического героического плана, еще и космический план. В космическом плане борьба Иеля с Насшакиелем, утишение потопа и появление суши, начало странствий Ворона, будущего культурного героя, есть история космизации хаоса. Даже трудные задачи, посредством которых старый вождь хочет извести Иеля и которые в социальном плане суть ритуальные испытания, могут быть поняты (в космическом плане) в качестве культурных деяний по созданию первой лодки и началу рыболовства. Центральный тлинкитский миф, осложнивший процесс творения как борьбу хаоса и космоса, а также как смену поколений и формирование личности культурного героя, не просто стоит в ряду ранее рассмотренных мифов, но дает им композиционную раму и общий смысл, превращает их в эпический цикл.

 

Вороний эпос хайда чрезвычайно близок к тлинкитскому, но кое в чем соприкасается с версией цимшиан и других более южных групп; у всех этнических групп северо-западного побережья Ворон выступает в качестве родового имени, но само имя варьируется. У южных квакиутлей Ворон рассматривается как старший брат зверей или вождь селения четвероногих. Повсюду распространен героический миф о детстве Ворона и начале его подвигов. В версии хайда Ворон - сын хозяйки прибоя, мотив инцеста с женой брата матери дан весьма навязчиво и распространяется и на других "племянников"; более активно проявляется участие Ворона (Нанкислас - "тот, чьему голосу послушны") в утишении потопа, в поисках и создании земли, отчетливей звучит мотив признания его вождем. Версия хайда объясняет также появление прожорливости Ворона (во время праздника он съел коросту с кости) и, таким образом, служит введением не только в цикл его будущих культурных подвигов, но и плутовских трюков.

 

Радикальнее отличается от тлинкитской "южная" версия. У цимшиан эта версия буквально совпадает с версией хайда. Только мотив инцеста с женой дяди (отнесенный к деду Ворона), обучение охоте и полет на небо, этиология прожорливости Ворона даны так же, как и у хайда, но история о потопе имеется лишь в виде реликта. Центральный эпизод здесь - женитьба отца Ворона на небесной деве. Тема женитьбы на небесной деве известна у цимшиан и вне вороньего цикла, например в героическом мифе об Асдивеле, где солнце - отец небесной девы - подвергает героя тяжким испытаниям, прежде чем с ним примириться. Заметим, что тесть и брат матери при кросскузенном браке - то же лицо. Вместо сверхэндогамности (инцест) в версии тлинкитов здесь сверхэкзогамность, т. е. нарушение нормы в другую сторону, только подчеркивает семантическую параллель. Сам Асдивель также рожден чудесным образом и становится великим охотником, но не культурным героем как таковым. Мотив чудесного рождения Ворона от небесной девы в вороньем эпосе цимшиан эквивалентен рождению отца Ворона от инцестуальной связи после смерти матери в версии хайда и рождению Ворона от проглоченного камня у тлинкитов. Все это проявление исключительности героя. У цимшиан варьируются и плутовские мотивы. Еще дальше от тлинкитов и хайда отходят в своем фольклоре квакиутли: у них, между прочим, усиливаются эротические мотивы в повествованиях о Вороне, возможно, под воздействием цикла Норки. Распределение вороньих мотивов в этом ареале очень подробно обследовано Ф.Боасом в его классической работе "Мифология цимшиан". Вообще в фольклоре северо-западных индейцев удельный вес вороньих сюжетов явно понижается с севера на юг, по мере удаления от на-денеязычных тлинкитов и хайда.

 

Г.И.Дзенискевич отметила наличие следов вороньих мотивов (вариант добывания света, упоминание Ворона как помощника демиурга или просто как "черного вихря", и т д.) и вместе с тем их явное затухание у южных атапасков (навахов и апачей), т. е. народностей, также на-денеязычных по своему генезису.

 

Напрашивается предположение, что предки на-денеязычных индейцев (атапасков, эйяков, тлинкитов, хайда) были первоначальными носителями и источником распространения (сопровождавшегося этническими дуффузиями) вороньих мифов на американском континенте.

 

Обращаясь после нашего краткого обзора к вопросу о собственно генезисе вороньего эпоса, мы склоняемся к такой гипотезе.

 

Ворон фигурирует в мифологии и фольклоре различных народностей мира, и повсеместно исходным пунктом мифологизации являются естественные зоологические свойства воронов: черный цвет, хриплый голос, всеядность, неперелетность и др. Почти всегда эти качества истолковывались в духе хтонизма, а хтонизм манифестировался как в плане высокого демонизма, так и в плане комической нечистоплотности (поедание падали и нечистот).

 

Хотя мудрость Ворона отмечается широко, в том числе и в античной традиции, и у германцев, и т. д., но она проявляется преимущественно зловещим образом. И только в ареале Чукотка-Камчатка-Аляска имеется обширный мифологический "вороний" цикл, в котором Ворон наряду с чертами плута (в облике последнего нечистоплотность и т. д. уже сочетаются с достойными восхищения проявлениями ума) наделен чертами демиурга, культурного героя и первопредка, т. е. в целом оценен весьма позитивно. Вороний цикл строго ограничен этими пределами и сам маркирует этот район как особую фольклорную область. Северный мифологический эпос о Вороне также исходит из зоологических свойств Ворона, но извлекает из них прежде всего мифологию универсального медиатора, каким обычно и являются культурные герои. Как всеядная птица, питающаяся падалью, Ворон - медиатор между хищными и травоядными и, следовательно (как считает К.Леви-Строс 26), между смертью и жизнью. Как птица, летающая в небе и роющаяся в земле, он является медиатором между небом и землей, верхом и низом; как неперелетная птица - между зимой и летом.

 

В порядке дальнейшей мифологизации Ворон оказывается медиатором между умом и глупостью (как трикстер - хитрец и шут), между мужским и женским началом (как шаман превращенного пола), между природой и культурой (как всякий культурный герой) и т. д.

 

Ворон в культуре Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки - важный элемент семантических тотемических классификаций: он очень часто противопоставляется другим "птицам" и "зверям" (например, водоплавающим и перелетным). Популярные мифы о том, как птицы красят друг друга или Ворон придает птицам их нынешний вид, отражают представление о дифференциации видов и общественных групп. Более того, частое сопоставление с орлом или волком в мифах Сибири наводит на мысль о реликтах фратриальной оппозиции 27, поскольку у американских индейцев и поныне Ворон и Волк (или Ворон и Орел) являются эмблемами фратрий и Ворон считается фратриальным или племенным первопредком. Не исключено, что первоначальными носителями вороньей мифологии были "вороньи" роды, впоследствии вошедшие в различные этнолингвистические образования. Сохранившиеся в Приморье изображения Ворона с Солнцем в клюве 28, совершенно аналогичные таким же у северо-западных индейцев , косвенно свидетельствуют в пользу "южного" истока палеосибирских мифов о Вороне.

 

Учитывая более слабое развитие вороньих мифов и их периферийность по отношению к основным мифологическим концепциям в эскалеутской среде, разделяющей в течение длительного времени палеоазиатов и индейцев, приходится сделать вывод о том, что воронья мифология сложилась в Сибири и что носители этой мифологии вошли впоследствии главным образом в состав на-денеязычных протоиндейцев и палеоазиатов чукотско-камчатской языковой семьи (гораздо меньшее число этих элементов, по-видимому, вошло в состав эскалеутских племен). В самое последнее время начинают появляться работы, указывающие на известную близость семантической основы в чукотско-камчатских языках и языках на-дене (не говоря уже о самом факте инкорпорирования). Б.Комри 29 указывает, например, на зависимость объективного показателя от ранга субъекта и на некоторые другие черты, объединяющие северо-восточных палеоазиатов с навахами.

 

Считается, что предки на-денеязычных племен двигались в основном вдоль побережья и покинули Сибирь около 10 тыс. лет тому назад. Непосредственные предки чукчей и коряков "опознаны" в области северного Приохотья уже в начале нашей эры. Однако протоительмены, по мнению Н.Н.Дикова, были на Камчатке уже 8 тыс. лет тому назад, о чем свидетельствуют тарьинская культура в Ангуэмском могильнике и четвертый слой Ушковского комплекса 30. Разница между этими датами не столь значительна (тем более что речь идет о прямой преемственности населения в Ушковской стоянке). Г.А.Меновщиков настаивает на ительменской основе имени Кутх и производности от нее корякской (Куйкынняку) и чукотской (Куркыль) форм и предполагает, что развитые формы вороньего эпоса возникли у ительменов и от них разошлись по всему ареалу их нынешнего распространения, а примитивные формы вороньего фольклора были якобы и ранее широко распространены 31. Разумеется, представление о поздней миграции вороньих мифов с юга на север, от ительменов к корякам и т. д., маловероятно, таким образом скорей могли распространяться, "бродить" простейшие мотивы, а не сложные мифологические представления. Но возможно другое: именно протоительмены как один из этнических истоков северо-восточных палеоазиатов внесли "воронью" струю в палеоазиатский фольклор. Эта гипотеза остается в силе независимо от того, как будет решен вопрос о соотношении ительменского и чукотско-камчатских языков.

 

Сравнительный анализ фольклорного материала убеждает нас, что в древнейший сюжетный фонд вороньих мифов входили этиология черного цвета Ворона (мотив неспецифический и распространенный гораздо шире нашего ареала) и противопоставление ворона водоплавающим и перелетным птицам, а также орлу, сотворение земли и земного рельефа, участие в созидании и научении людей, созидании животных, культурные подвиги по добыванию света и огня, пресной воды с последующим наполнением речных водоемов, т. е. преобразование основных стихий огня и воды, обычно противопоставляемых в мифах. Добывание света - основной культурный подвиг, известный всем народностям ареала (корякам и ительменам - в виде реликтов). Добывание земного огня находим только в Америке (у чукчей - метонимическая замена на изготовление инструмента для высечения огня), но, по-видимому, этиология небесного и земного огня имеет общие концептуальные истоки. Добывание пресной воды и испускание Вороном рек (коряки, тлинкиты и др.) связывается с сухостью глотки Ворона, отраженной его хриплым голосом. Не ясно, входило ли начало рыболовства в первичный сюжетный набор, но, по-видимому, имелись рассказы об участии Ворона в получении хорошей погоды, о его контактах с ветрами и хозяевами погоды (шаманский мотив). В первоначальный круг сюжетов входили и характеризующие Ворона как трикстера и колдуна одновременно, например рассказ о пребывании в чреве кита, восходящий к представлению об инициации (как и соответствующий библейский рассказ об Ионе), рассказ о мнимой смерти и трюке с переменой пола, возможно, и некоторые другие. Они послужили моделью для последующих мифологических анекдотов. В первоначальный фонд безусловно не входили героические мифы, развившиеся впоследствии на обеих сторонах побережья Берингова моря независимо друг от друга у северо-восточных палеоазиатов (на основе семейной циклизации) и у северо-западных индейцев (на основе биографической циклизации). В героическом мифе-сказке появляются два поколения (Ворон и Вороненок в чукотском рассказе о Вороне и Орле в сменном браке, Большой Ворон Кутх или Куйкынняку и его сын Эмемкут у коряков и ительменов, старый Насшакиель и Иель у тлинкитов и т. п.), причем основная героика закрепляется за младшим поколением.

 

Взаимопомощи поколений у палеоазиатов противостоит вражда у поколений индейцев. В героических мифах широко используются мифологема инициации и брачная тема. К относительно поздним мотивам относится эксплицитно выраженная борьба хаоса и космоса в героических мифах северо-западных индейцев. Как уже отмечалось, у чукчей и атапасков архаические мифы законсервировались, а у северо-западных индейцев и у коряков с ительменами весь вороний эпос продолжал активно развиваться более длительное время (при этом коряки и ительмены потеряли некоторые архаические мотивы, этиологизм повествования и т. п.). Плутовские мотивы в гораздо большей мере, чем иные, проявили способность к миграции, к обращению в качестве "бродячих".

 

Примечания

 

1 Вдовин И.С. Юкагиры в этнической истории коряков и чукчей / Этническая история народов Азии. Новосибирск, 1972. С. 94-114.

 

2 Вдовин И.С. К проблеме этногенеза ительменов / Советская этнография. 1970. № 3. С. 28-36; Скорик П.Я. О языковых отношениях аборигенов Крайнего Северо-Востока Азии / Происхождение аборигенов Сибири и их языков: Материалы Всесоюз. конф. Томск, 1973. С. 37-42.

 

3 См.: Worth D. La place du Kamtchadal parmi les langues soi-disant paleosiberiennes / Orbis, 1-62. 1962. T. ХI, № 2. P.579-599; Володин А.П. Отношение ительменского языка к другим чукотско-камчатским языкам / Происхождение аборигенов Сибири и их языков: Материалы Межвуз. конф. Томск, 1969. C. 225-237; Володин А.П. Ительменский язык. Л., 1976.

 

4 См.: Богораз В.Г. Материалы по изучению чукотского языка и фольклора, собранные в Колымском округе. СПб., 1900; Bogoras W. Chukchee Mythology. Leiden; New York, 1910; Чукотские, корякские, эскимосские сказки / Сост. Г.А.Меновщиков. Хабаровск, 1950; Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки / Сост. Г.А.Меновщиков. М., 1974; Сказки Чукотки / Сост. О.К.Бабошина. М., 1958.

 

5 См.: Bogoras W. Koryak Texts. Leiden; New York, 1917; Jochelson W. The Koryak. Pt I. Religion and Myths. New York, 1905; Лымныло. Нымыланские (корякские) сказки / Сост. С.Н.Стебницкий. Л., 1938; Worth D.S. Kamchadal Texts / Collect. W.Jochelson. The Hague; Paris, 1961.

 

6 Meletinsky E. Typological Analysis of the Paleo-Asiatic Raven Myth / Acta Ethnographica. 1973. Vol. XXII (Budapest); Мелетинский Е.М. Структурно типологический анализ палеоазиатской мифологии / Народы Азии и Африки. 1974. № 4; Meletinsky E.M. Structural-Typological Analysis of Paleo-Asiatic Mythology / Semiotic and Structuralism. Readings from the Soviet Union. New York, 1976.

 

7 Jochelson W. The Koryak. Pt I. Religion and Myths. New York, 1905. P. 54-55, 59-66.

 

8 Steller G.W. Beschreibung von dem Lande Kamtschatka. Frankfurt am Main; Leipzig, 1744; Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. М., 1949.

 

9 Описание пантеона см., в частности: Богораз В.Г. Чукчи. Т. 2, Л., 1939; Jochelson W. The Koryak. Pt I. Religion and Myths. New York, 1905; ср.: Вдовин И.С. Природа и человек в религиозных представлениях чукчей / Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. Л., 1976. С. 217-253.

 

10 Василевский Р.С. Происхождение и древняя культура коряков. Новосибирск, 1971

 

11 Анатолий, архимандрит. В стране шаманов. Одесса, 1906; Вениаминов И.Е. Записки об островах Уналашкинского отдела. I-III. СПб., 1840; Krause A. Die Tlinkit-indianer. Jena, 1885; Laguna F. de. Under Mount Saint Elias: The History and Culture of Jakutat Tlingit. Pt I-III. Washington, 1972; Swanton J.R. Social Condition, Relief and Linguistic Relationship of the Tlingit Indians / 36 Annual Report of the Bureau of American Ethnology. Washington, 1908. Swanton J.R. (ed.). Tlingit Myths and Texts recorded by... / Bulletin 38 of the Bureau of American Ethnology. Washington, 1909; Emmons E.T. The Busketry of the Tlingit. New York, 1903; Erman A. Ethnographische Wahrnehmungen und Erfahrungen an der Kьste des Berings Meeres / Zeitschrift fьr Ethnologie, II-III. 1870-1871.

 

12 Boas F. Tsimshian Mythology / 31 Annual Report of the Bureau of American Ethnology. Washington, 1916.

 

13 См.: Birket-Smith K., Laguna F. de. The Eyak Indians of the Copper River Delta, Alaska. Copenhagen, 1938.

 

14 Дзенискевич Г.И. Сказание о Вороне у атапасков Аляски / Советская этнография.1976. № 1; Vaudrin B. Tanaina Tales from Alaska. Norman, 1969; McKennan K. The Upper Tanana Indians. New Haven, 1959; McKennan K. The Chandalar Kutchin. Montreal, 1965; Osgood C.B. Contribution to the Ethnography of the Cutchin. New Haven, 1936; Osgood C.B. The Ethnography of the Tanaina. New Haven, 1937; Rooth A.B. The Alaska Expedition 1966. Myths, Customs and Beliefs among the Athabascan Indians and the Eskimos of Northern Alaska. Lund, 1966.

 

15 Swadesh M. Diffusional Cumulation and Archaic Residue as Historical Explanation / Southwestern Journal of Anthropology, 1951. Vol. 7. № 1. P. 1-21.

 

16 McKennan K. The Chandalar Kutchin. Montreal, 1965. P. 89.

 

17 Дзенискевич Г.И. Сказание о Вороне у атапасков Аляски / Советская этнография. 1976. № 1.

 

18 McKennan K. The Upper Tanana Indians. New Haven, 1959. P. 124; ср.: Аверкиева Ю.П. Индейцы Северной Америки. М., 1974. С. 112.

 

19 Врангель Ф.П. Обитатели Америки / Сын Отечества. 1839. Т. 7 (СПб).

 

20 Там же. С. 54,57, 133.

 

21 Дзенискевич Г.И. Сказание о Вороне у атапасков Аляски / Советская этнография. 1976. № 1. С. 82.

 

22 Вениаминов И.Е. Записки об островах Уналашкинского отдела. I-III. СПб., 1840. С. 38.

 

23 Laguna F. de. Under Mount Saint Elias: The History and Culture of Jakutat Tlingit. Pt I-III. Washington, 1972. Pt. I. P. 873.

 

24 Ibid. P. 68.

 

25 Boas F. Tsimshian Mythology / 31 Annual Report of the Bureau of American Ethnology. Washington, 1916. P. 582.

 

26 Levi-Strauss Cl. The Structural Study of Myth / Journal of American Folklore. 1955. Vol. 68, № 270. P. 428-444.

 

27 Бауэрман К. Следы тотемического родового устройства у пареньских коряков / Советский Север.1934. № 2.

 

28 См.: Окладников А.П. Петроглифы Нижнего Амура. Л., 1971.

 

29 Comries В. Invers Verb Form in Siberia. Cambridge, 1977.

 

30 Диков Н.Н. Древние костры Чукотки и Камчатки. Магадан, 1969; Диков Н.Н. Историко-этнографические и археологические исследования на Северо-Востоке СССР / Советская этнография. 1971. № 1; Диков Н.Н. Археологические памятники Камчатки, Чукотки и Верхней Колымы. М., 1977.

 

31 Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки / Сост. Г.А.Меновщиков. М., 1974.

 

* Опубликована в книге: Традиционные культуры Северной Сибири и Северной Америки. М.: Наука, 1981. С. 182-200.

 

Добавлено

 

Ссылки на источники, к сожалению, не сохранила, но думаю что кому надо тот найдёт

[Бикицер]

Выготский приводит следующий пример (из Леви-Брюля): члены бразильского племени бороро гордятся тем, что они являются красными попугаями арара. 'Бороро совершенно спокойно говорят, что они действительно являются красными арара... Это не имя, которое они себе присваивают, это не родство, на котором они настаивают. То, что они разумеют под этим,- это идентичность существ'.

 

...является ли арара фамильным именем для обозначения птиц и людей (как, например, члены семьи могут говорить, что все они - Ивановы, но при этом не считать себя тождественными друг другу) или действительно речь идет о их тождестве. Выготский придерживается первой точки зрения, полагая, что неправомерно говорить о том, что бороро считают себя тождественными попугаям.

 

(ц)

[manasmult]

Бикицер, я тут книгу одну купила случайно на распродаже, не заглянув в ее содержимое Называется "Язык животных" Думаете, это книга о сигнальной системе животных? Как бы не так! Принесла домой, бегло пролистала - тьфу, местами смешно, конечно, к примеру "птичьи яйца использовались для определения пола нерожденного ребенка. Для этого беременная носила яйцо между грудей, пока не вылупится птенец, пол которого соответствовал полу ребенка" (хороший способ, конечно, чтобы угомонить наконец беременную Но хоть раз кто-нибудь вылупился при такой инкубации? Беременная же расстроится. И - как определить пол новорожденного птенца? Задача, по-моему, не менее сложная, чем определить пол нерожденного ребенка).
Короче - это, оказывается, популярное руководство по выбору тотемного зверя и начальной птичьей магии Честно говорю - времени нет, до сих пор не прочитала, точно знаю, что местами очень смешно (даже захотелось отсканировать некоторые места - вроде инкубации яйца беременной женщиной - и выложить на форуме ). Гарри Поттеры есть на форуме? Шаг вперед!

[Ягдаш]

"птичьи яйца использовались для определения пола нерожденного ребенка. Для этого беременная носила яйцо между грудей, пока не вылупится птенец, пол которого соответствовал полу ребенка"

205550[/snapback]

В этом, что-то есть! Захотела двойню-полож два яичка! В некоторых случаях, можно "инкубировать" десяточек
Будет интересно прочитать

[manasmult]

Будет интересно прочитать 

205575[/snapback]

Что, отсканировать все-таки? Там таких приколов много. Если кому-нибудь интересно - попозже, как время будет, сделаю

[manasmult]

Ух ты, народ, таки какой-то из маньяков уже несколько страниц из этой книги выложил на шаманском форуме Всем Гарри Поттерам сюда http://rumagic.com/forums/index.php?showtopic=429&st=0

Изменено 25 января, 2007 пользователем Michail Tz

[manasmult]

Никто, случайно, не знает, где можно скачать Олонхо? Не рефераты по Олонхо, а именно текст?